законные основания утверждения личностных убеждений, всеобщих по своему содержанию. Мы ответственны за приверженность к нашим убеждениям. Мы сами должны сделать наши умы открытыми к множеству вещей, представляющих интерес для человека.
8 Четыре мира науки
Чем сильнее наука вторгается в культуру и переплетается в ней, тем хуже мы её понимаем. Оказалось, что наука не поддается точному определению. Опора на представление о «чистой науке», «чистом разуме» содержит в себе парадокс. Наука может изучить некий объект, находящийся вне его. Но как разум может изучать самого себя? Как я могу, мысля, одновременно исследовать истоки и условия моей мысли?
Парадокс снимается, если принять культурологический образ науки как концентрированной активности, организованной в каждой культуре особенным образом вокруг того или иного экзистенциального или социального «центра». Тогда европейская экстравертивная наука может изучать интровертивную «науку» йогов и даосов, беря её как некоторый объект. Сегодняшняя неклассическая наука начинает изучать классическую; социология изучает развитие физики, а многие представления термодинамики и синергетики могут помочь оценить «научность» социологических представлений.
Та особенная сбалансированность ума, которой требует наука, возникала в истории лишь изредка. Уайтхед в своем труде «Приключения идей» пишет, что современная «нормальная» наука смогла возникнуть в Европе благодаря счастливому стечению факторов, нигде больше не сочетавшихся. В Китае – этой величайшей цивилизации мира – остроумные и образованные люди столетиями терпеливо посвящали свою жизнь учению. Нет оснований сомневаться в способности китайцев к занятиям наукой. И все же «китайскую науку можно практически не принимать в расчет». То же самое можно сказать об Индии. Римляне, при всем своем государственном и военном таланте, не внесли в науку почти ничего. И даже греки, которые «стояли у колыбели науки», не сумели поддержать её в период роста и взросления. Их интересовали философские вопросы, интеллектуальные парадоксы, математика. Но терпеливо и упорно наблюдать, измерять, фиксировать наблюдаемое, упорно совершенствовать теорию они не любили и не умели.
Те, кто подобно Уайтхеду, считает, что в Китае и Индии не было науки, аргументируют своё мнение тем, что китайские и индийские мудрецы не отграничивали знание от веры, рациональный опыт – от эзотерических искусств, магии, колдовства. Они также не отграничивали субъекта от объекта, предмет от метода, жизненную позицию от теоретической задачи. Однако идеи Уайтхеда отражают мнение науковедов начала ХХ века, тех, кто признавал науку только в классическом её варианте. Сегодня многие полагают, что классическая наука осталась в прошлом и трансформируется в «неклассическую» и даже «постнеклассическую». В самом общем смысле это означает отказ ученого от «мифа объективности», признание того, что даже в естествознании
