style="font-size:15px;"> Аарон увидел перед собой письмо от некоего амстердамского ученого, о котором он никогда не слыхал, датированное только пятым числом месяца шват 5424 года. Письмо было написано на иврите довольно-таки сложным ученым языком. Аарон пробежал его глазами, не разобрав и половины. Темой письма был спор о природе времени в Торе. Из письма следовало, что некая третья сторона в споре утверждает, что Тора в части хронологии описываемых событий противоречит сама себе, и корреспондент решил обсудить эту тему с адресатом, что сулило довольно-таки длительную дискуссию по вопросу о толковании понятия «тысяча лет».
Хелен нетерпеливо двинула рукой.
– Я быстрее не могу читать, – буркнул Аарон.
– Да перейдите же сразу к четвертому абзацу!
Аарон начал читать указанный абзац в самом конце страницы. «Так как Б-г не связан законами природы, а является их творцом, то и может изменять их по собственному желанию. Из этого следует, что движение Солнца или смена времен года лежит за пределами человеческого понимания…»
Аарон задумался над следующими строками, где говорилось о понимании и мудрости.
– Взгляните на поля! – сказала Хелен.
На полях тем же изящным почерком, с которым Аарон был знаком уже три дня, было помечено: «Deus sive Natura»[14].
Аарон воззрился на страницу. Грубый почерк амстердамского раввина, маленькие наклонные буквы на полях. Фраза, написанная на латыни, принадлежала Спинозе – это было одно из его крылатых изречений. Аарон слышал ее на лекции по философии на последнем курсе колледжа. Это высказывание заключало в себе радикальное представление Спинозы о том, что Бог и Природа могут являться одной и той же сущностью. И эта мысль являлась для Спинозы отправной точкой в его рассуждениях о протяженности, детерминизме и о многом другом.
– Ничего не понимаю, – произнес Аарон.
Хелен молча ждала.
– Да как, черт возьми, еврей семнадцатого века, не говоря уже о женщине – если Алеф действительно был женщиной, – мог ссылаться на Спинозу? Его сочинения были запрещены. Тем более надпись сделана на латыни, а зачем, скажите мне на милость, еврейской женщине изучать латынь? Я уж не говорю о том, зачем ей вообще заниматься философией.
И тем не менее невозможно было отрицать, что сделанное на полях примечание Алефа относилось именно к той части текста, в которой говорилось о Боге как об отдельной от Природы сущности, как о ее противоположности.
Аарон задумался.
– Какого года письмо? – спросил он. – Тысяча шестьсот шестидесятого? На тот момент Спиноза еще не опубликовал самых главных своих сочинений, не правда ли? И кто тогда мог знать о его теориях?
– Португальская община в Амстердаме, которая его и отлучила, – лаконично ответила Хелен.
– Вы полагаете, что Га-Коэн Мендес и его писец были знакомы со Спинозой? – вскинул голову Аарон.
– Община
«Бог или Природа»
