но и у него не бесконечные возможности.
Уже смеркалось, и в сумерках каменные стены дома приобрели голубоватый оттенок. Там, в библиотеке, оценщик вот-вот приступит к работе. И мысль о том, что эти драгоценные бумаги скоро увезут отсюда, что чудом обретенный тайник останется пустым, наполнила душу Аарона иррациональной тоской.
Он с удивлением заметил, что Хелен смотрит на него едва ли не с сочувствием.
– Да что там, – сказал Аарон, несколько сбитый с толку ее взглядом. Он старался держаться бодро, хотя сил на это почти не было. – По крайней мере, у нас есть преимущество перед другими исследователями, которые этих бумаг и в глаза не видели.
Он думал, что Хелен тут же разразится проповедью о пользе совместных научных исследований, что вернуло бы ему привычное состояние духа, но Хелен лишь мрачно улыбнулась, как бы показывая, что оценила его соревновательный порыв.
Крышу и стены большого, выветренного строения уже поглощала вечерняя тьма. Аарон застегнул куртку и уставился себе под ноги. Когда-то, более трехсот лет тому назад, по такой же заснеженной земле ходили обитатели этого дома. Он ощутил смутное желание увидеть воочию этих людей, пообщаться с ними, как будто это могло согреть его душу и изменить ее неведомым ему самому способом.
– А, все это чепуха, – сказал он, сам не понимая, что имеет в виду: письмо Марисы, довольную улыбочку эксперта или утраченные рукописи. Или свою собственную нежданную скорбь.
Хелен двинулась по тропинке к калитке, и ее трость оставляла на снегу маленькие круглые следы. Аарон пошел следом, стараясь подладиться под ее шаг.
– Зачем, – вопросил он, чувствуя, как голос его начинает крепнуть, – кому-то в еврейской общине изучать труды Спинозы, не говоря уже о том, чтобы записывать его слова? Все контакты со Спинозой и изучение его работ были запрещены. И, как я понимаю, запрет выражался в самых жестких выражениях, на которые только были способны раввины.
Хелен внезапно остановилась, опершись на трость. Аарон подумал было, что она решила перевести дух, но тут увидел ее глаза. Их васильковый цвет стал необычно ярким, а лицо словно ожило под лучами заходящего солнца. Теперь она совсем не походила на бледную ведьму, мучившую Аарона последние три дня. Ее глаза смотрели внимательно, и их выражение сочетало скорбь и дерзновение.
Аарону было чуждо умение промолчать, когда надо. Но в тот момент на него снизошло озарение, и он был благодарен, что удержал язык за зубами.
– Не стоит недооценивать силу и страсть одинокого ума, – твердо произнесла Хелен.
Затем она взмахнула тростью и пошла по дорожке впереди Аарона.
Часть вторая
Глава десятая
Любовь – недуг.
Моя душа больна
Томительной, неутолимой жаждой.
Она приложила руки к неровной поверхности оконного стекла.
