него корону и отдадут ее кому-нибудь более достойному.
– Ага, так тебе Тарквиний и склонит покорно голову, чтобы они могли снять с него корону, – хмыкнул Публий. – Что вообще понимает твоя мать? Она женщина! Вот мой прапрадед заявляет нечто совершенно противоположное.
Публий весьма гордился тем, что его прапрадед принадлежал к древней семье Пинариев.
– Он говорит, что Тарквиний ноги вырвет каждому, кто посмеет выступить против него, – даже родичам вроде его племянника Брута. И поэтому нам лучше заранее привыкнуть к мысли о том, что после него царем станет один из его сыновей. «Тарквинии пробудут на троне столько, сколько Пинарии ухаживают за Ара Максима» – вот подлинные слова главы нашей фамилии. А как насчет твоего деда, Тит? Когда ты не наводишь его на сон своей болтовней о строительстве храма, что говорит глава Потициев о нашем любимом царе?
Титу не хотелось признаваться в том, что его дед не склонен прямо говорить с ним о таких серьезных делах. К тому же он, хоть и имел представление о том, как смотрит на это глава фамилии, понимал, что деду не понравилось бы, если бы он стал обсуждать подобные вопросы с болтливым Публием.
– Мой дед, наверное, сказал бы, что мальчикам нашего возраста не следует повторять опасные сплетни и слухи.
– Сплетни и слухи – это пустая болтовня ни в чем не сведущих женщин, вроде мамаши нашего Гнея, – безапелляционно заявил Публий. – Когда же разговаривают осведомленные мужчины, такие как мы, это называется серьезным обсуждением политических вопросов.
Тит рассмеялся и собрался было сказать что-нибудь насмешливое относительно излишнего самомнения Публия, но тут вдруг Гней набросился на Публия.
Публий в любом случае был ему не соперник, а уж захваченный врасплох – тем более. Один миг – и он уже был опрокинут на спину и беспомощно трепыхался, прижатый к земле.
– Извинись за то, что оскорбил мою мать! – потребовал Гней.
Тит попытался его оттащить, но руки у его друга были как стальные клешни.
– Гней, отпусти его! Как он может сказать что-нибудь, пока ты сжимаешь ему горло? Отпусти! Ты задушишь его до смерти!
Тит встревожился не на шутку, но вместе с тем он не мог удержаться от смеха. Лицо Публия сделалось красным, как царская тога, а неразборчивые шумы, которые он издавал, звучали так, будто исходили из другого конца его тела.
Тит смеялся все пуще и пуще, до боли в боках, и это помогло: Гней, хотя и пытался сохранить грозный вид, разжал хватку. Публий вывернулся, освободился и откатился. Сердито глядя на Гнея, задыхаясь и перемежая слова кашлем, он прохрипел:
– Ты сошел с ума, Гней Марций! Ты мог убить меня!
– Мне следовало убить тебя за то, что ты оскорбил мою мать и поставил под сомнение мою честь.
– Твою честь! – Публий покачал головой. – Нужно ввести закон, который бы запрещал плебею вроде тебя даже прикасаться пальцем к такому патрицию, как я.
Гней
