говорит? – спросил Тит.
– Он очень далеко, а толпа слишком шумит, – сказал Гней. – И почему бы им не заткнуться?
Впрочем, та часть толпы, которая находилась у подножия лестницы сената, вела себя тихо – все смотрели на крыльцо и слушали Брута. Но в задних рядах люди кричали, плакали, размахивали руками. И вдруг все расступились, давая дорогу кому-то, направлявшемуся сквозь толпу прямо к сенату.
– Что это за человек и что он несет? – пробормотал Тит.
– Кто он, мне не разглядеть, но что он несет, я вижу, – промолвил Гней. – Женщину. У него на руках женщина. Обмякшая, вялая. Люди расступаются, чтобы освободить ему путь. Кажется, на его тунике кровь. Мне кажется, эта женщина…
– Мертва, – закончил за него Тит, ощутивший в желудке холодный, твердый комок.
Человек шаг за шагом прокладывал путь через толпу. Там, где он проходил, возникало волнение, а вслед за ним воцарялась гробовая тишина. К тому времени, когда он добрался до ступенек здания сената, вся толпа застыла в странном молчании. Шатаясь, словно ноша, которую он нес, стала нестерпимо тяжелой, он поднялся по ступенькам сенатского крыльца. Брут и сенаторы склонили головы и отступили в сторону. Человек повернулся к толпе.
– Я так и знал! – прошептал Тит. – Это Коллатин. Значит, женщина в его руках…
Безжизненное тело было одето в столу с длинными рукавами, темно-синего цвета, с пятнами крови на груди. Голова откинулась назад, скрывая лицо. Темные волосы свисали вниз, они были такие длинные, что доставали до ног мужа.
Брут выступил вперед. Теперь, в полной тишине, Тит отчетливо услышал его.
– Расскажи им, Коллатин. Мне они не поверят, не хотят верить таким страшным словам. Расскажи им, что случилось.
Судорожные рыдания Коллатина разнеслись по всему Форуму, и по толпе пробежала дрожь. Долгое время он не находил в себе сил заговорить, но, когда все же собрался с духом, его слова зазвенели громко и отчетливо.
– Это совершил Секст Тарквиний, сын царя! Он изнасиловал мою жену, мою любимую Лукрецию. Пришел в мой дом, когда меня не было. Его приняли как почетного гостя, пригласили отобедать, отвели комнату. Посреди ночи он вломился в спальню – нашу спальню! – и приставил этот нож к ее горлу. Посмотрите, там осталась отметина! Служанка услышала ее мольбы о пощаде, крики о помощи, но один из людей Секста сторожил дверь. Служанка послала за мной, но к тому времени, когда я примчался домой, Секста там уже не было – осталась одна обезумевшая от горя и позора Лукреция. Секст оставил нож, которым угрожал ей. Прежде чем я успел остановить ее, она вонзила его себе в грудь и умерла у меня на руках!
Как будто ноша стала вдруг слишком тяжела, Коллатин опустился на колени, все еще держа тело в руках, уронил голову и заплакал.
Брут выступил вперед и поднял окровавленный кинжал.
– Вот этот нож! – воскликнул он. – Тот самый клинок, который использовал Секст Тарквиний, чтобы обесчестить Лукрецию, клинок, которым она убила себя.
Он подождал, пока возгласы в
