style="font-size:15px;"> – Обиженная женщина хочет послушать музыку! Я у себя дома. Что нельзя? – промолвила она жеманно, посматривая на меня. Хмель все сильнее действовал на нее. – У меня есть записи, которые вы точно не слышали.
– Вроде как хозяйка сдала эту половину! – уточнил я, говоря о ней в третьем лице.
– Деньги меня не интересуют, – обрезала Аделаида, и с поволокой посмотрела на меня, – вы в этом убедитесь.
Через минуту появились две девушки. Одна несла аппарат, другая, что поменьше и которую очевидно звали Варя, рупор, пластинки и лампу. Я почему-то сразу обратил на нее внимание.
Варя была хороша, но не красавица. В таком возрасте девушка еще часто не зацветает, и как нераскрытый бутон: мила именно своей скрытой красотой, внутренним содержанием, не потраченной непосредственностью. Заостренный нос, голубые глаза, по-детски чуть припухшие губы с пенкой, и особенно маленькая самодельная диадема на голове – заставляли на нее смотреть с улыбкой. Каждой маленькой девушке, да и взрослой женщине хочется носить корону! Приковывать к себе восхищенные взгляды. Более утонченным вариантом такого украшения и была диадема: сделанная из бисера, стекляруса, плетеного конского волоса и бумажных цветов.
– Не ставьте, не ставьте. Заводите сразу, – распорядилась Аида пьяным и командным тоном.
Я усмехнулся, покачал головой: «Что-то будет!»
– Сестры погодки Сухотины, – сказала Аделаида. – Живут у меня. Мать посадили за кражу, отец пьет горькую, скрывается. Воспитываю, как могу. … Забочусь. – Добавила она после паузы.
Девушки быстро установили полированный ящик – больше похожий на небольшую тумбу-шкаф. Крышка и маленькие дверцы его, были расписаны цветочной композицией. На боковых стенках и небольших дверцах, был изображен дворцово-парковый пейзаж и дама, играющая на арфе. Место куда устанавливались пластинки, было оббито тонким металлическим листом и позолочено.
– Что ставить тетя Ада, польку или мазурку?
– Посмотрите еще чего-нибудь.
– Вот есть краковяк, … так что тут лезгинка? Тарантелла? – бойко прочитала Даша.
– Дайте мне сюда пластинки, сама выберу. Еще одну лампу зажгите.
Принесенная лампа – была семилинейка. Она ярко залила зал желтым светом. Я испуганно оглянулся на кровать. Но убежище Маши мне показалось вполне надежным. «Бедная Маша! – подумал я. – Бедная и несчастная! Лежит на жестком полу, боится пошевелиться! Все бока отлежала!!».
– Вы любите, Михаил вальсы, – обратилась Аделаида ко мне, – «Упрек любви», «Чертенок», а есть «Розовые сны»
– Нет, – отрезал я сумрачно, хотя это было неправдой.
– Ладно. Есть отрывки из оперетт? – продолжила на распев хозяйка, лукаво поглядывая на меня и улыбаясь.
– Я уже ничего не желаю, – упорствовал я, с хмурым выражением лица.
– Однако, попробуем мы романсы «Если знал бы ты, друг», – она посмотрела на меня, выдержала паузу, – или «О Боже! Как хорош!» Это, по-моему, как раз
