мне особенно острый интерес. До сих пор я общался в основном только с Бронским, помогавшим мне воспитывать моего птенца, и дружба наша всё возрастала. Благодаря его огромному знанию всего света и людей, которых он покорял своим талантом, а также благодаря его наблюдательности, внимательности и умению вовремя вспомнить нечто характерное из своих наблюдений он был интереснейшим рассказчиком и педагогом. Он говорил всегда образно, красочно, по существу, и от общения с ним росло и моё собственное понимание искусства и людей.
Альвера Черджистона я встречал только за столом, как и некоторых других, с кем я познакомился вначале. До сих пор моё внимание останавливалось только на том, что говорили мне Иллофиллион или Франциск. Но сейчас, после своих вчерашних переживаний на лесной поляне и сегодняшнего купания, я стал пытливо всматриваться в целый ряд лиц сидевших со всех сторон людей.
Впервые я совершенно чётко осознал, что все собравшиеся в Общине люди живут также своей внутренней, тайной для других жизнью и что их переживания здесь, вероятно, полны такими же чудесами, каким я вчера был свидетелем и даже действующим лицом.
Я слышал, что Андреева пишет труд огромного значения, что у неё есть своя особая миссия, для которой она здесь готовилась уже не раз, и теперь она снова готовится вынести в широкий мир целый поток новых знаний для людей. Услышанные же мной сегодня слова о ней Никито и Иллофиллиона ещё больше пробудили мой интерес. На ней остановились мои глаза, и я встретился с её взглядом, пристальным и… печальным.
Удивительно менялось это лицо! Точно вода на поверхности озера, оно отражало все колебания её духа. Только так недавно лицо это носило следы мальчишеской шаловливости, юмора, и черты его, грубоватые и нескладные, били в глаза своей непропорциональностью. А сейчас оно было тихо, спокойно, печально и – к моему изумлению – прекрасно. Я не могу подобрать иного слова. Оно было истинно прекрасно! Черты его смягчились, точно их покрыла волшебная вуаль доброты, и взгляд её не сверлил и не жёг, а точно любил, благословлял, преклонялся. Мудрость озаряла её лицо, и если бы я в самом начале увидел такую Наталию Владимировну, я не узнал бы её потом в бурной и шумной подруге Ольденкотта. Её обаяние и очарование заворожили меня, а когда я вдруг услышал вместо резковатого мягкий, бархатный голос, я даже в первый момент не сообразил, что это говорит именно она.
– Не каждому дано войти в комнату Али. Не каждому дано принять участие в наивысшей помощи человечеству. Путь радости – это путь людей вовсе не обязательно совершенных, но непременно примирённых. А примирённые – это не только внешне спокойные, но и носящие мир внутри, в сердце. Можно быть преданным до конца, нести задачу большого значения, выполнять её успешно – и всё же не уметь подняться выше в степени своей гармонии. Не «шилами» вашими вы будете смотреть и видеть сегодня, но знанием, которое открыло вам живое, мирное сердце. Но печалиться о тех, чьи лица вам кажутся печальными, нет смысла. Чем печальнее встретившийся вам человек –
