находилась дворня: конюх с кучером, истопник и дворник, а также две женщины лет под тридцать, одна – кухарка, жена конюха, другая – ключница, смазливая вдова, исполняющая ночами еще одну обязанность, согревать постель господина управляющего. Звали ее Авдотьей, и в лице Северьяна она сразу обрела преданного почитателя своих прелестей. Впрочем, хозяин смотрел на заигрывания казака сквозь пальцы, и вовсе не потому, что был не ревнив. В доме проживала еще одна особа женского пола без определенных занятий, от роду годков пятнадцати. Она приходилась младшей сестрой кухарке и со временем, как я догадывался, предназначалась для замены Авдотьи на ее ночном поприще.
Все обличало в Богдане рачительного и бережливого хозяина, который и господскую копейку сохранит, и своей полушки не упустит. Давние связи с яицкими казаками дали ему еще одну возможность к личному обогащению. Он стал выполнять их поручения, получая за это деньги и индульгенцию на будущее, в случае победы бунтовщиков. Наблюдая за ним исподволь, я уверился, что Мокишевым управляет голый расчет, он был из тех хитрованов, кои не верят ни в бога, ни в черта, а только в собственную выгоду. Мне Богдан не доверял, я платил ему той же монетой. Между нами установилось шаткое перемирие, в любой момент могущее завершиться войной.
В один из минувших дней я, забыв какую-то безделицу, вынужден был возвратиться в дом перед намеченной поездкой и застал в своей комнате милейшую ключницу, без всякого стеснения рывшуюся в моих вещах. Увидев меня на пороге, она, сообразив, что отпирательства бесполезны, взгромоздилась на мою постель, шустро подобрала юбки и обнажила полные, но все еще стройные ноги. Она расставила их как можно шире, чтобы я мог обозревать во всех ракурсах то сладкое место, каковым располагал Богдан Иванович и коего вожделел Северьян. Догадаться о том, что у нее на уме, было несложно. Уверенная в своей неотразимости она замерла, водя язычком по полным губам. Не скажу, что не шевельнулось во мне желание притиснуть вдовушку покрепче, но я твердо помнил для чего прибыл сюда и чем рисковал. Улыбаясь как можно располагающе, я приблизился к кровати и, цепко ухватив прелестницу за плечо, сдернул ее с покрывала, чтобы быстро препроводить за дверь.
– Появишься у меня еще раз, прикажу казакам тебя выпороть, – сказал я ей по дороге. Угроза подействовала настолько, что Авдотья умудрялась почти никогда со мной не сталкиваться и в комнату мою больше не заходила.
Тем не менее, я выразил хозяину протест, в связи с обыском моих вещей.
– Да ты, мил человек, не выханаживайся, – ответил мне Мокишев. – Я приказа обыскивать комнату не давал, может ты сам авансы ключнице делал? Не заладилось у вас, а я и виноват?
Сдерживаясь, чтобы не дать ему оплеуху, я ответил так:
– Сударь, ты много меня старше, и уважая твои преклонные лета, я не буду делать то, что обыкновенно делаю в подобных случаях, как шляхтич и человек чести. То есть не обрежу тебе уши за дерзость. Уразумел?
