пригорке, притулилась небольшая деревянная церковь с колоколенкой, за которой виднелось занесенное снегом кладбище.
Ранее проживали в Иваньковском государственные крестьяне, переведенные на поселение в эти суровые края еще в тридцатые годы с началом строительства яицкой защитной черты. Земли у здешних земледельцев было столько, что один надел в десять раз превышал клочок французского сельского обывателя. Другое дело, что скудная почва и неблагоприятный климат сводили это преимущество к нулю. Лет двадцать назад всю окрестную землю и само село с его обитателями императрица Елизавета подарила одному отличившемуся дворянину. Подобные пожертвования во времена царствования дочери Петра Великого были частыми, да и в наши дни не редкость. Дворянин побывал в селе лишь дважды. Первый раз в тот год как получил имение. Он представил им управителя, назначил сумму оброка и, пригрозив расправой нерадивым, отбыл восвояси. Второй раз, когда поменял управляющего. В это лихое время бунт по соседству ширился и рос, и в селе было тихо как перед бурей. Бунтовщики пока сюда не добрались. Войска же проходили мимо, не останавливаясь даже на кратковременный отдых, потому что село располагалось далеко от тракта. Зимой русский крестьянин не занят постоянной работой, лишь готовится к весне, чинит инвентарь к будущей пахоте, да ходит на охоту, всякий прибыток семье на пользу. Потому большая часть мужчин подрядилась возить на своих санях припасы для армии, дома оставались в основном женщины, старики и дети.
Наш маленький отряд появился в селе к вечеру, едва-едва засветились огоньки в окошках, притаившихся в снегу изб. Когда мы, спустившись в яр, въехали попарно на пустынную улицу, своим громким неугомонным лаем встречали нас одни собаки. Люди, несмотря на производимый нами шум, сидели по своим домам, не высовывая на улицу даже нос. Помещичий дом находился за селом и фасадом был обращен к дороге. Обнесенный высоким и крепким частоколом, он своим видом издали напоминал здешние крепости. Наш отряд гуськом пресек узкий деревянный мостик через ручей и приблизился к воротам. Я ехал впереди, как и подобает командиру, на своем Алезане, ходившим теперь под казачьим седлом. На мне был длинный синего цвета кафтан, носивший название чекменя, туго перетянутый в талии красным кушаком. В таком экзотическом виде, да еще с отросшей за дни пути щетиной, я выглядел настоящим казаком. Ради маскарада мне даже пришлось укоротить свои волосы и подстричь их на казачий манер. Северьян, всячески подчеркивающий готовность услужить мне, держался рядом, словно верный оруженосец. Полностью я ему пока не доверял, но делал вид, что уверен в его преданности. Тем не менее, заткнутые за мой пояс пистолеты были всегда заряжены, и я проверял их каждый день. Я прекрасно понимал, что стоит Гущину переметнуться на сторону мятежников, как вся наша операция пойдет коту под хвост. Однако риск есть риск. Без него в этом деле было никак. Я не мог не понимать, что вся наша операция была подготовлена, как говорят русские «на живую нитку», и достаточно малейшей оплошности, чтобы ее похоронить. И дело было не только в Северьяне, которому сказали, что от него зависит жизнь его командира Василия
