Пулю, выпущенную из пистолета и засевшую в правой руке, чуть выше локтя, он удалил, и рана эта тоже не опасна. Майор решил провести допрос не откладывая, и мы вместе с лекарем пошли в избу, где находился сотник. Егорьев лежал на широкой лавке, бледный и осунувшийся, в разрезе рубахи была видна белая повязка. Глаза его недвижно смотрели на низкий закопченный потолок. Заблудов сел на табурет рядом с лавкой, врач встал в ногах сотника, писарь расположился за столом, а я подсел к окошку. У двери, в темном углу примостился седой капрал, пришедший с холщовым мешком, глухо брякнувшим об пол чем-то железным внутри.
– Знаешь, где ты? – спросил премьер-майор.
– В плену, известное дело, – тихо проговорил казак, он попытался усмехнуться, но вышла лишь болезненная гримаса.
– Вот, что, дядя. Раны твои не смертельны, коли скажешь всю правду, как на духу, поживешь еще на белом свете. А станешь юлить – сразу повесим. Ясно тебе?
– Как не ясно, ваше благородие, спрашивай, – отвечал казак.
– Ваше высокоблагородие, – поправил его писарь, но Заблудов махнул на него рукой.
– Кто ты таков? Имя, лета и звание.
– Василий, сын Егорьев, от роду сорок второй год, из казаков, допрежь сотник яицкого войска.
– У самозванца в каком чине служил?
– Есаулом Оренбургского полка.
– Не сильно-то тебя повысили, – заметил Заблудов. – Скажи-ка мне, Василий, куда и зачем послал тебя Пугачев?
Казак не отвечал, видимо, собираясь с мыслями. Понятное дело, он не знал, остался ли кто в живых и что успел рассказать. Уверенности в смерти поляка у него тоже не было. Ну, упал, а вдруг не умер и говорить начал. Подловил его майор, теперь либо надо сказать правду, либо от всего открещиваться.
– Что замолчал, дядя? Если память отшибло, так я могу помочь. Направлялись вы в Саратовскую губернию, в сельцо Иваньковское. А у тебя я спрашиваю, зачем? Сам скажешь или мне палача позвать, он у нас рыбу и ту разговорит.
– Ты, ваше высокоблагородие, и без меня все знаешь, чего тогда спрашивать.
– Что же, по-хорошему говорить не желаешь, – с сожалением сказал Заблудов.
– Профоса9 сюда!
Профосом оказался тот самый мрачный капрал у двери, под стать своей должности.
Я знал, что последует за его выходом на сцену, и тихонько выбрался из избы на улицу. Бывали случаи, вроде этого, когда пытки считались необходимыми, являясь средством дознания. Но я живо помнил, хотя и прошло много лет, как меня самого подверг им капитан де Перелен, и не стремился к созерцанию подобного зрелища. Походив с полчаса во дворе, я изрядно замерз и, перестав слышать глухие крики, собирался уже возвращаться, как стукнула дверь, на крыльцо вышел капрал. Он глянул на меня, кивнул, словно приглашая в избу, а сам неспешно сошел вниз с видом человека, исполнившего свой долг, на ходу раскуривая трубку.
В доме, на первый взгляд было все также, только писарь сноровисто скреб пером по бумаге,
Профос (уст.) – полковой палач
