мне. «А, кстати, кофе по-русски теперь может быть и среднего рода. И правильно. Кофе причислялось к мужскому роду, потому что термин заимствован из французского, в котором этот напиток мужского рода. Потому что средний род во французском исчез еще в Средние века и все что было средним стало мужским». Поблагодаривши своего начальника, принял отсутствующий и слегка озабоченный вид. Я уже почти что и посетитель здесь.
Не притрагивался к кофе, ожидая, пока оно чуть остынет. Медленно снял обертку с сахара. Потом неспешно, насколько мог, элегантно скомкал ее и выбросил в мусорное ведро под мойкой. Прислушался тем временем к разговору, не встревая. Кинул кубик в чашку. Сорвал фантик с шоколадки и надкусил ее.
Шеф, до этого ковырявшийся в телефоне, вдруг оторвался от него и, оглянувшись в очередной раз вокруг себя, отодвинул недопитый стакан.
От горьковатого черного шоколада с привкусом земли стало как-то трудновато дышать.
– Ладно! Пора мне в банк, они открыты…
Он еще что-то сказал, что-то, что я почему-то пропустил мимо ушей и оттого разволновался.
Со мной это иногда случалось. Не знаю уж, что тому виной: моя рассеянность или неизжитая привычка теряться, слыша хоть пару незнакомых слов на этом языке. Роняя порой нить разговора, упуская из виду именно те детали, которым здесь придавали значение, принимал по первости на свой счет какие-то такие юморески, выведенные окольными путями из местных непреложностей, бесспорностей и безусловностей. Серчал. Ведь лекала построения законченной мысли здесь казались довольно-таки непохожими на русские. Если ты сказал «а», то нужно говорить «б» и потом «в». Но тут ведь несколько по-другому – сначала “а”, потом “b”, потом “c”. И я все равно терялся, хотя бы и незнакомые слова я слышал теперь не чаще чем пару раз в месяц. Хотя бы и, судя по сертификату о владении французским, я был вровень со средним выпускником местной средней же школы.
Итак, насколько мог, я все-таки втягивался в их вещественность, начинавшую касаться и меня лично. Хотя бы и поздновато.
– Что ж – удачи вам! – бодро выдал шеф, пожимая Гвенаелю руку.
– Да не особо-то она нам и нужна тут сейчас, – ответил тот.
– Bon, écoute[3], – протянул шеф, сделав пару шагов в мою сторону, – бон вояж, русскоф, et bonne chance pour le boulot, en espérant…[4]
Фразы перевелись в уме сами по себе, но вразнобой и с задержкой, так что я даже не нашелся сходу, что ответить шефу. А он по-доброму улыбнулся мне, заглянув в глаза. Мы пожали руки, и, еще раз пожелав нам всего самого доброго, кивнув Гвенаелю, шеф ушел.
Залпом допив чуть остывшее кофе, сполоснул чашку, поставил ее в моечную машину и пошел прибирать со столов, краем глаза приметив, что старший посмотрел на часы на стене. Кофе не особо меня бодрило, хотя бы и я перехотел спать. Однако же скорее не от прилива сил, но от нагнетающегося чувства, будто весь извалялся в мокром песке и срочно надо помыться. Глаза краснели, их хотелось потереть.
Слушай, ну… (фр.)
Удачи тебе с работой, будем надеяться, что… (фр.)
