на стул у барной стойки, взял стакан и налил себе питьевой воды. Отхлебнул, достал телефон и набрал номер В. Тот оказался вне сети.
Перезвонит. Он всегда перезванивает.
И ведь перезвонит, когда я буду ехать в метро и связь будет пропадать, а еще будет продолжать орать мне в ухо, когда я скажу, что в метро и сеть плохо ловит. Он будет продолжать пытаться докричаться. Будет матюкаться, как пятиклассник, называть меня глушней. В ответ в дерзкой форме посоветую ему работать над дикцией и отключусь.
Я немножко просветлел и развеселился, найдя едкую шпильку насчет артикуляции и методов ее улучшения, которую решил обязательно отпустить в адрес В. при первом же подобном случае. Эта острота гарантированно вовлекала в лабиринт смыслов, в котором тот, кого она уколола, увяз бы, как в трясине.
Взглянул исподлобья на часы на стене. Меня отпускали на полчаса раньше.
Подернутыми улыбкой губами коснулся края стакана с водой, и в ту же секунду колокольчик над дверью поддел меня звоном, да так, что я даже подпрыгнул на месте. Плавно повернулся к вошедшим гостям, не переставая притом улыбаться, слез со стула и поприветствовал их, тут же сделав пару шагов на встречу. Слегка наклонив голову, приготовился слушать.
Пожилая пара в бежево-белых тонов одежде, явно не дешевого, хотя и простого покроя. Выглядела пара довольно безыскусно, но между тем гармонично в этой их неброскости, отличавшей посконных западноевропейцев и их производных. Во всем угадывался достаток, хотя вроде бы никаких однозначных примет того не было. Разве что точеное узорами с прорезями золотое кольцо с рубиновым камушком на безымянном пальце левой руки у женщины. «Католики и протестанты ведь носят обручальные кольца на левой руке или на правой?» – задался я вопросом.
Дама отчетливо поздоровалась со мной, зачем-то вдруг придержав лямку своей сумочки. По ее акценту я понял, что она далеко не местная. Дама осведомилась на нарочито правильном французском, открыто ли у нас. Такой французский я редко слышал от его носителей, и зачастую подобное значило последующее возникновение каких-то неприятных обязательств. Потом она спросила, можно ли им присесть, выпить кофе на террасе. Ее компаньон молча стоял рядом, заложив руки за спину. Однако, после того как я отозвался было положительно, пожилой мужчина быстро и негромко, как-то осторожно жуя английские слова, проговорил своей спутнице, что молодой человек, должно быть, не работает здесь.
Принял на себя инициативу. “Well, actually, I am still working here. It’s like my last fifteen glorious minutes before I quite… you know”[7], – неожиданно сам для себя выдал я, пока открывал дверь, предусмотрительно прихватив пару меню. Жестом пригласил их за столик на террасе. Отодвинул женщине стул.
Они оживленно заулыбались. Потом что-то наперебой мне проговорили, а я просто мямлил утвердительно, так как этой своей фразой про последние пятнадцать минут славы подразорил словарные запасы английского и оказался не особо готов продолжать разговор.
– А
«Ну, вообще-то я еще здесь работаю. Это, вроде как, мои последние пятнадцать минут славы перед тем, как я уйду… понимаете» (англ.)
