и допрос Ивана вышли действительно такими, как предсказала Фрося. Братья не нашли никаких следов проживания девочки, об этом Фрося заботилась с первого дня. А, когда старший Лыхов гаркнул Ивану что-то в ухо, тот, медленно заваливаясь, сполз по стенке избы на пол и забился в судорогах, мыча и клацая зубами. Лыховы долго этого зрелища выдержать не смогли и, матерясь, ушли.
Хорош, Ваня. Молодец! Поверили, кажись, ироды, – остановила его мать, наблюдая, как покидают двор в направлении к лесу Лыховы. Она истово перекрестилась на икону Богородицы и задумалась, как им жить дальше. Пока лето, прятать Лизу не трудно, но что будет, когда начнётся осенняя слякоть, не говоря о снеге.
Младший Лыхов, Кузьма, допускал, что тётка Фрося с сыном обвели их вокруг пальца, но уверен в этом не был. А при таком раскладе трудно бить человека, которого ты знал с тех пор, когда ещё без штанов бегал. Вот, если б знать наверняка! Про себя Кузьма решил, что в следующий раз придёт с собакой, но своего добьётся. К пятому году коллективизации он достиг определенного положения. Семья Лыховых к исходу НЭПа оказалось откровенно бедняцкой. Рушиться хозяйство начало со смерти отца. Тогда же в огне гражданской войны бесследно сгинули мужья двух старших сестёр. Постепенно сёстры с малыми детьми перебрались в дом матери, вся мужская работа легла на плечи братьев, Фёдора и пятнадцатилетнего Кузьмы. Батрачить на зажиточных соседей с каждым годом приходилось всё больше. Последнюю корову берегли пуще глазу, при ней ещё удавалось сводить концы с концами. В двадцать девятом пришло время колхозов. Лыховы вступили в него чуть ли не первыми, им в отличие от большинства дворов терять было нечего. Пришло понимание, что сила на их стороне. Братья быстро организовали батрацкую группу, уполномоченные из райисполкома и ОГПУ одобрительно смотрели на их деятельность. Почувствовав власть над людьми, братья ловко уклонились от предложения ехать учиться на курсах трактористов. Оба так и не женились. У Федора началась было любовь с одной девицей, но семья Ермолаевых была настолько зажиточна, что вступив туда, можно было подставить и свою голову. Фёдор рассчитывал вырвать Дуню из семьи до того, как хозяйство раскулачат, ещё лучше было бы Ермолаевым разделиться, раздробить кулацкое добро так, чтобы оно не бросалось в глаза всей деревне. Сильно не любил Иван Ермолаев Федьку, но дочка уже давно в девках сидела, почти смирился с её выбором. Рассчитывал, что выбьет дурь из зятя, научит работать и быть хозяином. Сам он был крестьянином от бога, землю чувствовал так, словно был от плоти и крови её, политических ветров не признавал. На колхозы смотрел как на баловство новой власти, считая, что крепкие единоличные хозяйства коммунисты рушить не будут. Поэтому, когда Федька предложил ему скорее разбивать хозяйство между сыновьями, а их четверо неотделённых ещё было, Ермолаев едва не задушил его. Старший Лыхов и сам был не слабого сложения, но прижатый в грудь коленом почти потерял сознание, когда его шея оказалась в клещах ермолаевских рук. Любовь его враз развеялась, как дым. Изгнанный с позором, в следующий раз Федор явился в дом в составе большой группы: переписывать добро и тут же его реквизировать. На первые роли не
