перед наследницами лучших родов Петербурга. Делом нужно заниматься. Я этого жду от вас.
Йенс поклонился, щелкнув каблуками.
– В таком случае я удаляюсь.
Николай посерьезнел.
– Вам сейчас нужно быть в другом месте, Фриис. Мы не можем себе позволить, чтобы такой человек, как вы, тратил время на… – Он махнул рукой в перстнях на зал. – На подобные забавы.
Йенс снова поклонился и развернулся, чтобы уйти. При этом он еще раз посмотрел на пианистку. Та продолжала смотреть на инженера. Он улыбнулся, но, не увидев ответной улыбки, коротко кивнул и направился к выходу. Когда дверь закрылась за его спиной, Йенс почувствовал, будто там, в сияющем зале с начищенным до блеска полом, осталась какая-то его частичка. Что-то такое, что он очень ценил.
– Йенс!
Ему пришлось остановиться.
– Наталья! Как видишь, мне нужно спешить.
– Подожди. – Шаги графини эхом разнеслись по пустому желтому коридору, когда она быстро двигалась к нему. – Йенс, прости, я не думала, что из-за меня тебе придется выслушать упрек царя.
– Неужели?
– Да. Извини меня.
– Графиня, – сказал он и приложил ее руку к губам, – вам не за что извиняться.
Голос инженера зазвенел от иронии.
Серова громко вздохнула.
– Не будь столь заносчив, Йенс. По крайней мере со мной.
Она приподнялась и крепко поцеловала его. Губы у нее были мягкими, соблазнительными, но Йенс отступил на шаг. Укоризненно взглянув на него, графиня развернулась и пошла в зал.
Он уже жалел, что связался с этой женщиной.
Йенс поплотнее закутался в плащ для верховой езды. Унылый серый туман лип к его одежде, плечам, волосам, даже к ресницам. Призраком он скакал через большой город, через мосты, которые из-за того, что стояла зима, освещались фонарями и днем, и ночью. Неразличимые в тумане, мимо с грохотом проезжали кареты, сигналили клаксонами редкие автомобили, а пешеходы крепко сжимали кошельки и бумажники. То был прекрасный день для карманников и воров.
В этом году зима в Санкт-Петербурге выдалась особенно морозной. Мойка полностью замерзла. Нева скрылась в густой пелене, поглотившей весь город. То была зима заводских забастовок и опустевших продуктовых магазинов. По улицам расползалось беспокойство, а по углам рабочие собирались в группы и заводили серьезные разговоры, неприветливо чадя дешевой махоркой. Йенс пустил лошадь легким галопом и свернул с широких бульваров, оставив позади модный Невский проспект с его собольими мехами и шелками.
Улицы постепенно становились все более узкими, дома – убогими, в сыром воздухе повисло ощущение грязи и отчаяния. Стайка бродячих собак накинулась с лаем на Героя, коня Йенса, и отведала железных подков. Окинув взглядом улицу, Йенс увидел измученные лица и почерневшие дома. Холод был таким, что в окнах лопались стекла.
Поэтому он и прибыл сюда. Именно такие
