еще полгода.
– Валентина, дорогая моя девочка, послушай меня. Ты же знаешь, я хочу тебе только добра. Быть санитаркой – жалкое занятие. В санитарки идут алкоголички и шлюхи. Приличной барышне не пристало заниматься этим делом.
– Прислушайся к словам отца, – мягко подхватила мать.
– У них бывают вши, различные болезни. – Отец произнес слово «болезни» так, будто подразумевал не просто оспу или брюшной тиф.
– Но сестра Соня не алкоголичка и не шлюха, – заметила Валентина. – И болезней у нее никаких нет. Она – уважаемая женщина.
Отцовские пальцы сжались сильнее на ее плече, и ей показалось, что в эту секунду ему бы хотелось сжимать ей не плечо, а мозг.
– Ты можешь помочь Кате другим способом, – сказал он.
– Как?
– Это несложно.
– О чем ты говоришь, папа? Что я могу для нее сделать?
– Удачно выйти замуж.
Она резко снова повернулась к роялю, едва не заплакав от разочарования. Вступать в спор с отцом она не хотела.
– Ты слышала, что я сказал, Валентина. – Его голос зазвучал тверже. – Дьявол, ты должна выйти замуж. Как можно скорее. Я настаиваю на этом. Ради доброго имени семьи Ивановых.
Поэтому он и принял теорию Льва Троцкого о перманентной революции. Как-то раз они с Сергеевым видели выступление Троцкого на каком-то митинге, и их настолько поразил этот прозорливый человек с копной неуправляемых волос и в блестящих очках, что они после этого долго ходили по улицам и возбужденно обсуждали его выступление. Он показал им новый мир. Мир, в котором справедливость и равенство были не пустыми словами, а живой, дышащей повседневностью для каждого человека. С того дня они не только сами уверовали в идеи социализма, но и собирали вокруг себя единомышленников.
– Народ России! – страстно вещал Сергеев. – Мы должны сами бороться за свои права. Железный кулак царизма должен… – Тут он остановился и обвел взглядом слушателей. – Должен быть разбит.
Раздались крики одобрения.
– Чтобы усмирить нас, нам подсовывают Думу, – насмешливо произнес Сергеев. – Но премьер-министр Столыпин презирает ее. Он предпочитает на каждого несогласного надеть свой, столыпинский галстук. – Сергеев задрал собственный галстук и скорчился, изображая повешенного.
Толпа возбужденно загудела. К общему шуму Аркин добавил и свой голос:
– Скажите, есть ли дело Столыпину до того, что ваши дети голодают?
– Нет! Нет!
– Беспокоится ли Столыпин о том, что вам приходится трудиться в невыносимых условиях?
– Нет! Нет!
– Есть ли дело Столыпину…
– Товарищ Сергеев! – поднявшись, выкрикнул невысокий щуплый человек с торчащей в углу рта сигаретой.
– Сядь! – произнес чей-то голос.
Сергеев
