Я не сомневаюсь, что твоя мать сама захочет об этом поговорить. – Он снисходительно кивнул головой. – Я знаю, какими становятся барышни, когда речь заходит о нарядах.
Он встал и прошелся по комнате. Сюртук его натянулся на выпирающем животе. Прохаживаясь, он издавал много шума: шуршал рукавами, шаркал по полированному полу, барабанил пальцами по рубашке на груди. Валентина знала, что это верный признак того, что он чем-то очень доволен. Чем? Что-то в их разговоре шло не так.
– Мне понадобится всего пара платьев, – осторожно заметила она.
– Нет, моя дорогая. Если не хочешь прогадать с партией, я думаю, тебе понадобится самое меньшее тридцать-сорок платьев. Впрочем, пусть твоя мать решает. Самое важное, что решение принято и мы уже составили для тебя небольшой список имен.
– Папа, о какой партии ты говоришь?
– О муже, конечно!
– О муже? – Руки Валентины упали с колен.
– Да, моя дорогая. Разве не об этом речь? Ты ведь собираешься оставить институт, чтобы выйти замуж? – Он с наслаждением сделал очередную затяжку, снова прошелся по комнате и стряхнул с груди табачные крошки. – Тебе скоро исполнится восемнадцать, Валентина. Настает время, когда нужно становиться ответственнее. Подыщи подходящего мужа в этом сезоне и выходи замуж. Я знаю многих достойных офицеров из хороших семей.
– Я не собираюсь выходить замуж, папа.
– Давай без глупостей, Валентина. Что ты задумала на этот раз?
– Я не выхожу замуж.
– Но ты только что сказала, что хочешь подумать о будущем.
– Да, но я говорила не о замужестве.
– О чем же другом ты могла говорить, черт побери? Мы с твоей матерью… – Он вдруг остановился, как будто ему пришла в голову неожиданная и неприятная мысль. Как только отец перестал двигаться, Валентине показалось, что он вдруг сделался еще толще, одежда на нем натянулась еще сильнее, вены на щеках налились кровью. – И как ты, позволь узнать, представляешь свое будущее?
Она встала и твердо посмотрела ему в глаза.
– Папа, я и пришла для того, чтобы сказать тебе об этом. Я хочу стать санитаркой.
Ее усадили, словно преступницу перед судьями. Но не в кабинете и не в гостиной, где обычно происходили важные разговоры. Родители отвели ее в музыкальную комнату, комнату, с которой она так много лет связывала свои надежды. Ей указали на фортепианный стул с кисточками, которые она всегда дергала и трепала от злости, когда не удавалось что-то сыграть. Мать выбрала кресло у окна. Лицо ее, как всегда, оставалось непроницаемым, но пальцы скрутили носовой платочек в тугой шарик. Молчание матери было даже хуже отцовского взрыва.
– Валентина, – серьезно произнес он, – немедленно выбрось эту глупейшую затею из головы. Меня поражает, как подобная нелепость вообще могла прийти тебе на ум. Подумай о своем образовании. Подумай о музыкальных занятиях. Ты хоть представляешь, во сколько это
