моя идея. Я хотела помочь ей, – скромно вступилась Луссиа-дуду.
– Молчи! Замолчите все!
Впервые в жизни Сероп позволил себе неуважительно отнестись к той, что вырастила и воспитала его. Он был вне себя. В порыве ярости он вырвал Микаэля из рук повитухи и поднял его в воздух, сильно встряхнув пару раз.
– Ты злой! Злой! – кричал он с выпученными глазами, не замечая, что бельевая веревка, натянутая через всю комнату, оказалась под подбородком ребенка, пока он тряс его.
– Ты задушишь его! – вскрикнула испуганно Сатен и соскочила с кровати, бросив другого малыша.
– Не двигайся, женщина, – остановил ее Сероп, оттолкнув.
– Силы небесные, прекратите вы оба! – вмешалась Луссиа-дуду. – Стыдитесь! – Затем без лишних слов взяла свою хозяйственную сумку из пеньковой веревки, ту самую, которую обычно наполняла продуктами для них всех, и ушла.
Дети наконец-то уснули в люльке. Сатен и Сероп лежали в кровати, уставившись в жестяной потолок.
– Прости меня за сегодняшнее, – прошептала Сатен.
Сероп фыркнул.
– Ты много работаешь, и нервы у тебя на пределе… – добавила она, повернувшись к мужу, который упорно молчал. – Почему ты не разговариваешь со мной? Я твоя жена, ты должен полагаться на меня…
Сероп подавил смех.
– Что ж, если тебе так этого хочется, я поговорю с тобой. Посмотрим, можешь ли ты мне помочь…
Сатен вытянулась в кровати с довольным видом, поправила на плече лямочку от ночной сорочки и сложила руки на животе, готовая слушать.
– Меня уволили. Что ты думаешь теперь делать? – неожиданно с вызовом выдал Сероп, приподнявшись на локте и приблизив почти вплотную свое лицо к лицу жены. – Так что? Послушаем! – жестко произнес он.
Сатен онемела от растерянности и удивления.
– Это все, что ты можешь мне сказать? – произнес он с издевкой, взяв ее за руку, будто хотел встряхнуть от оцепенения. – И знаешь, по чьей вине? – Он повысил голос. – Вот его, Микаэля, он приносит несчастья.
Сатен покачала головой, сначала медленно, потом все сильнее, как в эпилептическом припадке.
– Вчера утром, когда меня выставили за дверь, он разбудил меня. И даже поцарапал руку… видишь? – говорил он все более возбужденно, показывая жене красный след на руке, не обращая внимания на боль, которую ей причиняли его слова.
– Прошу тебя, – взмолилась Сатен, едва сдерживая рыдания.
Сероп был необразован, склонен к суеверию, к поверьям, устоявшимся среди таких же малограмотных бедняков, как и он, выросших в нищете.
С самых родов, когда он с ужасом увидел, как пуповина Микаэля душит второго близнеца, он уверился в том, что этот ребенок – зло во плоти и принесет только несчастья, будто малыш делал это специально. С тех пор его уверенность усилилась не без помощи некоторых банальных совпадений, которые Сероп расценил как зловредное влияние ребенка
