дом за плетнём. Из окон его лился мягкий свет, тут сегодня не спали даже такой глубокой ночью. Дружинники лихо перемахнули через невысокий забор, прыгнув прямо в желтую, хрустящую листву. Райнар на всех шикнул, но не сдержал смешок. Потянув за собой и Аяра, он пробежался по дорожке и прижался к окну.
–– Ну что, видать?
–– Да никого не видать, – отмахнулся Райнар, – только княжья дочка крутится. Да отойди ты!
Аяр вскинул голову, глянув на дружинника, но тот ничего больше не говорил, только хмурился и ругался.
***
Так хорошо, что сборы невесты еще не закончились! Соловейка бежала с ритуальной поляны со всех ног, чтобы успеть. Только на минуту задержалась в своей светёлке, смывая ягодный сок, да белое молоко. А ведь она так не хотела туда идти, но князь-батюшка настоял – негоже княжеским детям и воспитанникам отсиживаться в стороне. А на самом деле хотелось взглянуть на невесту. Незамужних дев всегда приглашали на свадебный убор, но Соловейка редко ходила. Но случайно узнала, что в невесты княжескому дружиннику сватают Ладушку – её весёлую, милую хохотушку-подружку – и сразу же захотела проститься с ней и их девичьими играми.
Ладушка стояла посреди своей девичьей светёлки ногами в глубоком тазу. Матушка лила ей из ковша воду на голову, плакала и причитала по дочери как по покойнице в один голос с собравшимися тётками, да бабами. Невеста тоже рыдала, но только потому, что того требовал обычай. Натужно всхлипывая, она то и дело стреляла глазами из стороны в сторону и чутко прислушивалась к словам. Соловейка с полотенцем в руках стояла к ней ближе всех и тоже вслушивалась в бабий говор. Они нараспев причитали в потолок о том, как Ладушке дальше жить, и как бы не пропасть, и как жаль такую молодую, красивую, добрую, ласковую дочь отдавать в чужой дом, будто в жертву принося. Вот она уйдёт от родителей и на утро переродиться в мужнюю жену – чужую. И будет она нелюбимая, ненужная, как запертая в горнице голубица. Да на кого ж она отчий дом покинет…
Соловейка переглядывались с Ладушкой, неужто и впрямь так плохо замуж выходить? Никаких радостей это не сулит? Ни радости, ни нежности, ни любовного жара? Ни взглядов, ни объятий? Ладушка тоже в это как будто не верила, хлопала длинными мокрыми ресницами и больно закусывала губу, чтобы рыдать, а не спросить у матушки это напрямую. Но вот её перестали обмывать. Девицы насухо вытерли её белой простынёй, промокнули волосы полотенцем и уложили на узкую девичью лавку-постель. Тётки перестали причитать, ну наконец-то! А потом они и вовсе вышли, оставили только молодых девушек готовить завтрашнюю невесту. Соловейка взяла гребень, села на пол близко-близко, чтобы расчесать длинные светлые волосы невесты. Другие девицы обмазывали её пышное, цветущее тело пахучим маслом и вязали на нижние женские волосы красные нити. Завтра жених их снимет и сплетёт в косицу-оберег для крепости нового рода.
–– Не страшно тебе, Ладушка? – спросила Соловейка, во все глаза глядя на эти нити. Ничего более женского –
