головой. Хорошие они, веселые; и пришли все утром в воскресенье, хотя я не звала и не просила, но Ливи, конечно, все поняла.
– Не забалтывайся про артефакты. – Ливи материнским жестом поправила мне волосы. – Спроси что-нибудь про него, мужчины это любят. Смотри ему в лицо, но не переигрывай. За еду пусть сам заплатит, он же приглашал. И понюхай! А то вдруг он воняет козлом, зачем тебе козел, сама подумай?
– Совершенно ни к чему, – очень серьезно подтвердила я. – Ты же знаешь, я не согласна ни на кого, кроме Большого Волка. Я же сама тоже волчица, р-р-р.
– Балда, – отмахнулась Ливи.
Марек жизнерадостно агукнул и засунул палец Трис в нос.
– Мы узнали его сразу. – Ара кружится по комнате, ее пальцы летают, выплетая защитные узоры. – Его запах будто становится тобой, и он теперь мой, а я – его. Это как… взрыв. Ох, Кесс!.. Мы гнались за ним через все небо и – смотри-ка – догнали!
Она так счастлива, а я не могу обрадоваться: ведь это значит, что Ара уедет. Я не хочу, чтобы она уезжала. Ара такая ужасно взрослая, а я совсем, совсем не умею без нее.
– А я ведь видела его, видела! Когда мы гадали по воде, давно, еще до Охоты. Это судьба, Кесс, настоящая!
– Красивый? – ревниво спрашиваю я.
– Да какая разница? Полуночь сплела нам одну дорогу. Будь он хоть одноглазым, он все равно мой.
Она подмигивает заговорщически и смеется:
– Но он хорош! И его тур, там такие рога… и туры, говорят, хозяйственные.
Я обнимаю ее, утыкаюсь в нее носом – передник пахнет теплом и травами, – а она снова смеется.
Я знаю, что мама недовольна: они, мол, совсем еще дети; это ее вторая Охота; стоило бы подождать. Но Ара такая взрослая, Ара такая упрямая, и Ара всегда знает, чего она хочет.
– Ну же, кнопка…
Я отпускаю ее, и она укрывает себя плетениями. Накидывает полушубок, надевает сапоги, застегивает на руке часы. Подмигивает мне:
– Маме не говори.
И она уходит. И она никогда не вернется.
А я вырасту ее бледной тенью.
– Готова?
Я оглядела себя в маленьком настольном зеркале. У меня нет ариных белых волос: так, мышиная коса, которую надо стричь покороче, чтобы не выглядела совсем уж бедно. Черты лица у меня грубее, губы тоньше, глаза блеклые.
Я не уродина, нет. Просто Ара была волшебная, а я – обычная.
Поэтому и поймала Ара тонконогую серну, а я, как язвительно заявил брат, «мохнатую крысу».
Ливи подвела мне губы карандашом и отстранилась довольная:
– Главное, не кипишуй. А полезет кусаться – зови полицию!
Трис украдкой вздохнула.
А молчаливая Бенера вдруг порывисто меня обняла.
– Я сделаю тебе призму, – сказала она тихо. – Которая усилит твою искру.
Ее серебряные глаза светились лунной силой.
– А я ловец, – щедро пообещала Ливи. – От плохих снов.
– Ты его, главное, все-таки понюхай. – Трис была, как всегда,
