гривой моих волос, она смотрела в лицо мне широко,
тревожно раскрытыми глазами и улыбалась недоверчиво.
–– Вам нужно было начать жизнь с девушкой, – да, да! А не со мною…
Когда же я взял ее на руки, она заплакала, тихонько говоря:
– Вы чувствуете, как я люблю вас, да? Мне никогда не удавалось
испытать столько радости, сколько я испытываю с вами, – это правда,
поверьте! Никогда я не любила так нежно и ласково, с таким легким
сердцем. Мне удивительно хорошо с вами, но – все-таки, – я говорю:
мы ошиблись, – я не то, что нужно вам, не то! Это я ошиблась…
Ей очень нравилось "встряхивать" ближних мужского пола, и она
делала это весьма легко. Неугомонно веселая, остроумная, гибкая,
как змея, она, быстро зажигая вокруг себя шумное оживление,
возбуждала эмоции не очень высокого качества.
Достаточно было человеку побеседовать с нею несколько минут, и
у него краснели уши, потом они становились лиловыми, глаза, томно
увлажняясь, смотрели на нее взглядом козла на капусту.*
Мужчины восхищались Ольгой и не скрывали этого. Поклонники не переводились: нотариус, неудачник-дворянин… Белобрысый лицеист сочинял ей стихи. Алексею они казались отвратительными, Ольга же хохотала над ними до слез.
–– Зачем ты возбуждаешь их? – спрашивал Алексей.
–– Нет ни одной уважающей себя женщины, которая не любила бы кокетничать, – объясняла Ольга.
Иногда, улыбаясь, заглядывая Алексею в глаза, она спрашивала, ревнует ли он.
«Нет», – отвечал он, но все это мешало ему жить.
Она была правдива в желаниях, мыслях и словах.
«Ты слишком много философствуешь, – поучала она Алексея, – жизнь, в сущности, проста и груба, не нужно осложнять ее поисками особенного».
Их литературные вкусы непримиримо расходились. Несмотря на это,
они не теряли интереса друг к другу. А главное – не гасла юная страсть. Придя с работы домой, Алексей подолгу не мог оторвать от Ольги восхищенного взгляда. Она сидела за столом и рисовала, поджав под себя стройные ноги, обтянутые светлыми чулками; блестящие, цвета спелой ржаной соломы, волосы свободно спадали на узкие плечи. Когда она встряхивала головой, весь этот водопад захлестывал ей лицо, на котором сияли большие васильковые глаза, искусно подведенные и оттороченные длинными ресницами, нежными, как крылья бабочки.
Сгорая от нетерпения, он едва мог дождаться вечера. Когда ее дочь засыпала, они занимались любовью: это было единственное, что нищий газетчик и легкомысленная акушерка могли подарить друг другу. Он целовал ее, ласкал тронутое загаром тело, шептал самые нежные слова, какие только мог придумать, зарывался лицом в ее мягкие волосы, пахнувшие свежестью. Противно скрежетала старая расхлябанная кровать, сводя его с ума, а Ольга лишь смеялась, сомкнув свои руки на его шее. Ее ничто не трогало; не нравится кровать – можно заниматься любовью на полу,
