отцов, до сорока излечивают их в себе, а после сорока стараются излечить их в других. Наверное, прав был этот старик. Но вслух Надия сказала совсем другое:
– А ты терпи, дочка. Такая уж нам, женщинам, выпала доля, что мы должны терпеть за себя, за детей, за внуков, за всех родных людей.
В госпиталь решили ехать все вместе. Перед отъездом Гусейн-Али, как ответственный руководитель крупного предприятия, по телефону долго кому-то втолковывал, что нужно сделать обязательно с самого утра, как провести планерку, а в конце сказал, что сегодня обязательно еще будет на заводе. Хункарпаша слушал, гордился сыном и усмехался поведению сына-хитреца: на завод он мог и не приехать, но его подчиненные целый день будут в рабочем напряжении, и, значит, на предприятии будет все крутиться и вертеться.
В госпитале их долго не пускали к Амиру. Даже влияние Гусейн-Али не помогло, который постоянно кому-то звонил по телефону, упрашивая пустить его к сыну. Он только чертыхнулся:
– Черт знает что, для них не существует ни авторитетов, ни влияния. Ну, погодите, вы еще ко мне придете, кланяться будете, клянчить будете: «Помогите, помогите!» А я еще подумаю, дать или не дать, дармоеды чертовы.
Хункарпаша посмеялся над сыном:
– Ну вот, а ты говорил, что тебя уважают и даже боятся. А тебя даже последний санитар на порог не пускает.
Гусейн-Али не смутился:
– Так положено, они своего начальника боятся, я – своего, а тот еще кого-то. Так вот и живем всю жизнь под начальниками. Это вам хорошо, отец, над вами никаких начальников уже нет.
– А она? – спросил Хункарпаша, показывая большим пальцем на мать.
Гусейн-Али улыбнулся и сказал:
– Это самый хороший начальник, какого я знаю.
Потом им объявили, что начался врачебный обход, и они еще час протомились в вестибюле. Наконец к ним вышла медсестра.
– Можете пройти к больному. Только наденьте халаты и не шумите.
Гусейн-Али долго кряхтел, пока натягивал халат на свое грузное тело, и в палату так и пошел в халате на одном плече.
Амир лежал с закрытыми глазами, и когда открыл их, не сразу узнал своих родных. На бледном его лице расцвела кривая улыбка, и он прошептал:
– Бабушка, дедушка.
Сначала бабушка, потом мать поцеловали его в щёку и отошли в сторону. Отцу Амир просто пожал руку, а деда прижал к себе здоровой рукой и зашептал:
– Дедушка, ты меня не ругай, ладно.
Не ожидавший таких слов, Хункарпаша заморгал глазами и ответил:
– Да что ты, внучек, за что же тебя ругать-то. Ты ведь нас защищал. Я вот тоже воевал. Выходит и меня ругать надо? Нет, внучек, меня за это награждали. Глядишь, и тебе что-нибудь нацепят. – Амир улыбнулся. А дед, отстраняясь от внука, спросил: – Ты скажи хоть, как себя чувствуешь?
Амир оглядел всех счастливыми глазами и ответил:
