парней, как вы, это дело двух недель.
– Мы сможем работать?
– На легких работах, так говорят врачи. Через месяц вы сможете работать как обычно, а через восемь недель и думать забудете об этом. На память останется только шрам. – Он похлопал Хирана по руке. – Волноваться совершенно не о чем. А потом, как и обещали, тебя устроят в ресторан. – Он посмотрел на Таджа. – А что насчет твоего молчаливого друга?
– Я не буду ничего делать, – заявил тот, – мало ли что может пойти не так! – Он обращался к Хирану, совершенно игнорируя Намзула.
– Все будет в порядке, – настаивал Намзул, – мы не раз делали это. Богатые арабы готовы выложить за почку огромные деньги. Вот что я скажу: возможно, я смогу немного поднять цену. Парни, вы так старались попасть в Лондон, но пока еще не нашли нормальной работы. Я знаю, вам хочется побыстрее начать зарабатывать, и наше предприятие может немного отсрочить осуществление ваших планов, но это прекрасная возможность получить много денег за один раз. Ваши жены будут счастливы. – Намзул улыбнулся. – Ну да ладно, у меня для вас есть специальное предложение. Как насчет трехсот пятидесяти фунтов? – Он с надеждой посмотрел на Таджа.
– Тадж, – Хиран уставился на приятеля широко открытыми глазами, – это огромные деньги!
– Мы и так отдали все, что было, чтобы попасть сюда и начать зарабатывать. Теперь они хотят забрать еще и часть моего тела. – Тадж посмотрел на Хирана, потом перевел взгляд на Намзула. – Четыреста фунтов.
Хиран затаил дыхание, но тот улыбнулся.
– Тихий, но хитрый, – сказал он. – Хорошо, мое последнее предложение – четыреста фунтов каждому, но, парни, не забывайте, что часы тикают и оно остается в силе до тех пор, пока открыты банки, то есть до шестнадцати ноль-ноль. Так что поспешите! – Он выразительно посмотрел на свои огромные наручные часы и отвернулся, чтобы выбросить недоеденный врап в урну. – По рукам? – спросил он и поднялся.
Оба кивнули.
– Отлично. Мне нужно позвонить, а потом мы сможем пойти ко мне домой. Это прямо за углом.
Джон Шерман гулял в парке Спрингфилд со своим псом по кличке Рори, размышляя о том, насколько все вокруг изменилось с тех пор, как он был мальчишкой. Он здесь родился, в этом районе, и помнил, как вокруг становилось все больше хасидов[4], как район постепенно становился еврейским. Из окон его дома, расположенного в конце Кастелвуд-роуд, на вершине холма, открывался живописный вид на болота и ниже – на петляющее русло Ли, притока Темзы. Он отлично ладил с соседями-хасидами. Хотя они, как, наверное, всякие радикальные ортодоксы, были замкнутыми и скрытными, это не мешало им оставаться приветливыми, тихими и внимательными людьми. Тем не менее никого из них он не назвал бы другом. Вдобавок никто из них не следовал давней британской традиции держать собаку. Кто-то подсказал Джону, что собаки – некошерные животные, к тому же проблемой
Хасидизм (от ивр.
