же года русский посланник в Вене Д.М. Голицын открыто высказал венецианскому послу Градениго свое сожаление по поводу ситуации, возникшей вокруг Маруцци, прибавив, что российская императрица испытывает по данному поводу сходные чувства[988]. Характерно, что в депеше австрийского посланника в Петербурге Зедделера гр. Кауницу от 5 октября 1770 г. фиксировались многочисленные слухи о планах Екатерины II назначить собственных представителей при итальянских дворах[989], что также сигнализировало о желании императрицы существенно изменить характер русской дипломатии в Италии.
Одновременно осложнились и финансовые операции Маруцци. В начале июля 1770 г. тосканский консул в Венеции Коттини сообщал, что Маруцци получил векселя из Петербурга стоимостью 900 тысяч флоринов и попытался немедленно продать их, дабы вырученные средства переправить в Ливорно на нужды русской эскадры в Леванте. Однако немецкие купцы, к которым традиционно обращался Маруцци, на сей раз отказались выкупить ценные бумаги. Маруцци удалось выручить векселя лишь в августе 1770 г., когда один из основных заимодателей Маруцци – купец Шальхаузер – согласился на его условия. В итоге за три недели Маруцци удалось достать полмиллиона флоринов. Впоследствии стали известны подробности сделки: сумма векселей равнялась 900 тысячам флоринов, деньги следовало получить в течение трех месяцев, из расчета 300 тысяч флоринов в месяц. Поручителями в сделке были банкирские дома Лондона, Парижа, Амстердама, Вены и Ливорно, гарантировавшие означенную сумму денег. Начало денежной операции было положено курьерским сообщением из Петербурга, в котором одобрялись действия русского поверенного в итальянских государствах[990].
Учитывая все вышесказанное, становится понятным скептицизм Екатерины II в адрес венецианцев, например, в ее письме Вольтеру от 9 августа 1770 г.: «С трудом гг. Венецианцы создадут что-либо великое: они слишком мудрят; они умствуют, когда нужно бы действовать; я согласна с вами, милостивый государь, что долго им не найти случая более благоприятного для возвращения того, что они потеряли»[991].
Злоключения Маруцци однако продолжались и позже. В сентябре 1771 г. Маруцци оказался замешан в следующую историю. Он получил из-за пределов Венецианской республики несколько драгоценных камней, немедленно конфискованных у него властями, поскольку они были выработаны за границей и оценивались как контрабанда. Тринадцать дней спустя после конфискации Маруцци запросил возврата камней, на что «Collegio dei Savi» отвечал отказом, мотивируя свое решение тем, что вердикт о конфискации был уже вынесен. Маруцци оспорил и эту резолюцию. Находясь в весьма деликатном положении, секретарь «Collegio» Дзулиан предложил Сенату решительно отказать Маруцци и на этот раз. Однако влиятельный венецианский политик Андреа Трон высказался против такой меры. С точки зрения права, утверждал Трон, ответ «Collegio» Маруцци был справедливым и логичным, более того, наглость этого «назойливого дипломатического насекомого» («molesto Insetto Diplomatico»), не знающего, как следует
СбРИО. Т. 109. С. 472.
ASF, Segreteria е Ministro degli Esteri, pezzo 2317.
Цит. по: СбРИО. Т. 13. С. 29; оригинал по-французски. В начале весны 1770 г. высказывания Екатерины о венецианцах звучали более оптимистично, например, в письме Вольтеру от 20 марта 1770 г.: «Если бы господа венецианцы захотели, то ничего не было бы легче послать, согласно вашему желанию, Мустафу провести масляницу 1771 года с Кандидом в их влажном городе» (цит. по: СбРИО. Т. 10. С. 411; оригинал по-французски). См. также типичную оценку отношений России и Венеции в секретной инструкции на имя русского посла в Испании С.С. Зиновьева от 19 мая 1771 г.: «При венецианской республике находится здешний поверенный в делах, но об ней ничего иного сказать нельзя, как только, что она пребывает в обыкновенной своей нерешимости, продолжая иметь застарелый страх и опасение от турок, а притом удерживалась с одной стороны противниками здешними вступить против турок в некоторое с нами согласие, а с другой, может быть опасается, равно как и венский двор, своих подданных, с нами единоверных и весьма нам усердных» (СбРИО. Т. 97. С. 320). То же см. в инструкции назначенному в Париж полномочным министром генерал-майору И.С. Барятинскому от 25 июля 1773 г. (СбРИО. Т. 118. С. 452-453), в высочайшем рескрипте на имя контр-адмирала С.К. Грейга от 9 октября 1773 г. (Там же. С. 476).
