утверждал, что появление русской эскадры в Архипелаге зимой 1769-1770 гг. вряд ли реально. Причин для подобного заключения было несколько: долгий путь, который предстояло проделать кораблям из Кронштадта до Греции, время года, не слишком благоприятное для спокойной навигации, отсутствие союзных портов в Леванте и, следовательно, возможности своевременно пополнять запасы продовольствия, наблюдение за эскадрой со стороны заинтересованных морских держав. Фоскари предлагал оставить опасения, приписав их источник воспаленному сознанию греков, маниакально стремившихся к восстановлению утраченной империи. В дальнейшем, замечал Фоскари, у русских войск видится мало перспектив удачных боевых действий в Архипелаге[946].
По его мнению, Франция, имевшая торговые интересы в Леванте и Египте, никогда не допустит изменения существующей системы отношений в Средиземном море. Англия, внешне помогавшая России, также не рискнет порвать контакты с Оттоманской Портой, опасаясь, что та предоставит Франции особые коммерческие привилегии, которые приведут к серьезным экономическим последствиям для Британии. Что касается наземных операций, то австрийский император ни за что не позволит столь резкого нарушения баланса сил в Польше, которая отделяет его владения от российских. В связи с этим боевая готовность австрийских войск на границах империи позволяет надеяться на европейскую стабильность в период русско-турецкой войны, полагал Фоскари. В сложившейся ситуации Венецианской республике не следует форсировать подготовку морского флота на следующий год, поддаваясь на провокационные сообщения о приближении русских кораблей[947]. Позиция Фоскари лишний раз доказывала не только недостаточную прозорливость венецианских сановников, но и исключительное новаторство российской императрицы, в серьезность действий которой Европа не желала еще верить.
Дискуссии о возможных акциях венецианского флота в свете грядущего прибытия русских эскадр продолжались до начала 1770 г.[948] Так, в депеше от 23 декабря 1769 г., когда часть русских судов уже месяц стояла в Порт-Магоне, тосканский консул Коттини замечал: «По правде говоря, тому, кто не видит этого своими глазами, трудно поверить, какое замешательство и разномыслие царит между сими господами (членами венецианского Collegio. —Авт.) по данному вопросу»[949].
Осенью 1769 г. в одной из венских бесед Реньера с Д.М. Голицыным на вопрос о военных планах России Голицын отвечал, что в любом случае морскому командованию дан строгий приказ придерживаться законов, бытовавших в портах и владениях Венецианской республики. Реньер возразил, что зафиксирована масса случаев найма на русскую службу венецианских подданных в Италии (вплоть до Рима) и
Албании[950]. Голицын тем не менее ушел от ответа на последнее замечание, вновь подтвердив дружественность намерений Екатерины в отношении Венеции[951].
Беспокойство венецианцев все возрастало, когда весной военные действия российского флота приблизились к Адриатике. Венеция
Как проницательно писала Екатерина II Вольтеру 8 (19) января 1770 г., «…мудрая Европа одобрит только тогда мои планы, когда они счастливо удадутся» (цит. по: СбРИО. Т. 10. С. 401). Ср. письмо Н.И. Панина Маруцци от 21 июля 1769 г.: «Вам следует теперь же, а в особенности по прибытии наших морских сил в Средиземном море, доверительно предупредить об этом ваших друзей и тех местных жителей, на которых вы можете рассчитывать, и искусным образом дать понять тем и другим, сколь благоприятно может быть наше предприятие для истинных интересов республики, и что выгоды ее могли бы еще удвоиться, если бы она пожелала действовать сообща с нами против общего врага; что тогда мы употребили бы все усилия для увеличения наших сил в той стороне, дабы сообща действовать с большею энергиею; что все завоевания были бы в пользу венецианцев, потому что в столь далеких странах мы их не желаем, да и не можем желать; что она легко может наверстать свои старинные утраты, а следовательно и вернуть свою прежнюю славу. Все это лишь простые инсинуации, которые вам следует пока сделать и которые вы более или менее усилите смотря по тому впечатлению, какое они будут производить. Но если вы заметите возможность склонить республику хотя бы после начатия наших операций и после некоторого успеха их, то в таком случае вам следует действовать более открыто и внушать повсюду в надлежащих выражениях, что императрица была бы готова соединиться с республикою и выговорить в ее пользу все выгоды, какие она могла бы пожелать как в настоящее время, так и в будущем. Между тем вы постараетесь достигнуть, чтобы нашим эскадрам оказана была в венецианских владениях вся поддержка, какая была бы им нужна с уплатою наличными деньгами, как то обыкновенно делается, и даже, чтобы им дозволен был вход в порты; можно быть уверенным, что наши люди будут там соблюдать точнейшую дисциплину. Если бы какие либо опасения препятствовали дать такое разрешение открыто, то вам следует постараться, чтобы оно было дано хоть тайно с тем, что потом для виду могут по этому поводу поднять какой угодно шум. Эту просьбу вы сопроводите наисильнейшими уверениями, что адмиралы императрицы не только ни в чем не обеспокоят кораблеплавания христиан, но напротив будут защищать всякий христианский корабль, а в особенности под венецианским флагом, против берберийцев» (СбРИО. Т. 87. С. 457-458; оригинал по-французски).
Вот как чуть ранее оценивал сложившуюся в Европе ситуацию глава неаполитанского правительства Бернардо Тануччи в письме к Фердинандо Галиани от 11 февраля 1769 г. (из Казерты): «Остается увидеть, что скажет Англия. Если победит банковский и торговый дух, то она будет придерживаться нейтралитета; если возьмет вверх политика и высший государственный интерес, она будет вынужденна объявить Туркам войну, и вот вам флот в Средиземном море. Если против одной России достаточно двух флотилий, то против России и Англии необходима вся Европа» («Rimane а vedere Inghilterra cosa dice. Se prevale lo spirito bancale e commerciale, restera neutrale; se vince la politica e la ragion di Stato, dovra intimar guerra al Turco, ed ecco flotta nel Mediterraneo. Sicche, contro la Russia sola, ci voglion due; contro Russia ed Inghilterra, ci vuole tutta Europa»). Единственной державой, способной «укротить Россию», Тануччи считал Австрию
По поводу этих дискуссий Н.И. Панин писал Маруцци 17 октября 1769 г.: «Мы хорошо знаем, что нужно терпение со столь осторожным правительством, каково венецианское, но при всем том, если доверие к нашим силам и нашему поведению рано или поздно оживит его доверие к собственным силам, то мы всегда будем готовы войти в его виды и мы не станем завидовать венецианцам, если они извлекут пользу из наших успехов» (СбРИО. Т. 87. С. 507; оригинал по-французски).
«Sembra a dir vero duro a credersi per chi non puo conoscerlo sul fatto, qual sia Pimbarazzo, e il diverso opinare di questi Signori su tale proposito» (ASF, Segreteria e Ministero degli Esteri, pezzo 2317; cm. также донесение Коттини от 30 декабря 1769 г.).
См. также депешу Коттини от 4 ноября 1769 г.: ASF, Segreteria е Ministero degli Esteri, pezzo 2317.
Ibid.
