и польских офицеров[995], стремившихся «неофициальным» образом помогать русской эскадре в Архипелаге. Естественно, в эту группу входило и определенное количество авантюристов, что заставляло венецианские власти пристально наблюдать за Маруцци. Маркиза считали источником многих интриг в пользу России, так что любая награда, полученная им из Петербурга, наводила на мысль об удаче его дипломатической миссии. Особенное беспокойство венецианцев (в частности, в 1774 г.) вызывали регулярные сношения между Пано Маруцци и его братом Ламбро, влиятельным человеком среди венецианских дворян, готовых открыть секреты Республики[996].
К концу войны отношения между Маруцци и русскими военачальниками, пребывавшими в Италии (прежде всего Алексеем Орловым), стали ухудшаться. Верительные грамоты, предназначенные для аккредитации маркиза при других итальянских дворах, так и не прибыли; по мере приближения мира с Турцией Маруцци предчувствовал исчерпанность своей миссии и высказывал опасения по поводу собственной участи в Венеции после того, как русские уйдут из Италии[997]. В письме А.М. Голицыну от 5/16 июля 1774 г. Маруцци жаловался, что возвращавшийся из России в Тоскану Алексей Орлов в Венеции не появился и не разрешил текущих проблем, стоявших перед русской миссией в республике, как это оговаривалось прежде[998]. В одном из следующих посланий Маруцци высказывался более откровенно. Историю своей службы поверенного в русских делах в Венеции Маруцци, не без оснований, изображал как постоянное самопожертвование. Кульминацией самопожертвования был скандал с исключением маркиза из числа венецианских дворян, что фактически лишило его прав в республике. Маруцци напоминал Голицыну, что Н.И. Панин писал ему после принятия декрета 30 июня 1770 г., прося потерпеть, и гарантировал щедрую компенсацию в будущем. Маркиз с горечью отмечал, что, поскольку верительные письма к итальянским дворам до сих пор не присланы[999], его статус за время войны нисколько не изменился, наоборот, положение в Венеции лишь ухудшилось. Война закончилась, и Маруцци просил у Н.И. Панина и А.М. Голицына поспособствовать получению им нового места службы[1000]. Кроме того, дело усугубилось конфликтом Маруцци с Алексеем Орловым, который обвинил маркиза в превышении должностных полномочий – в отказе выдать Орлову патенты на консульские места в средиземноморском регионе, прежде переданные Орловым Маруцци на сохранение. Оправдываясь, Маруцци писал А.М. Голицыну, что Орлов передал ему патенты в бессрочное пользование, к тому же Маруцци уже продвинулся в переговорах с претендентами на эти места. Причину недовольства Орлова Маруцци усматривал в «конфликте интересов», развернувшемся между различными кандидатами на консульское звание и добавлял, что в течение войны жертвовал всем ради службы Орловым, которые своих обещаний в отношении него не выполнили[1001].
Петербург ожидаемо встал на сторону А.Г. Орлова,
Среди них А.М. Альберти упомянула Деметрио Теодоро, венецианского издателя, имевшего обширные связи с Россией и напечатавшего книгу, посвященную Екатерине II
Ibid. P. 234-235. При этом в венецианских кафе можно было часто услышать сочувственные отзывы о греческом восстании в Морее (информация относится к июлю 1770 г.): Ibid. Р. 236.
Это понимали и в Петербурге. См., например, инструкцию барону А.Ф. Ассебургу, русскому посланнику при имперском сейме в Регенсбурге, от 30 сентября 1774 г. (СбРИО. Т. 135. СПб., 1911. С. 237).
РГАДА. Ф. 1263. Он. 1. Ед. хр. 2051. Л. 11.
Этому сюжету посвящена значительная часть письма Маруцци А.М. Голицыну от 8/19 ноября 1774 г. из Венеции: Там же. Л. 45-45 об.
См. письмо Маруцци А.М. Голицыну от 1/12 ноября 1774 г. из Венеции: Там же. Л. 41-42.
См. письмо Маруцци А.М. Голицыну от 11/22 декабря 1774 г. из Венеции: Там же. Л. 85-86.
