сатирика в чистого лирика, Миров так же не помнил. С небольшой погрешностью это произошло лет в двадцать. На это перерождение ничего не повлияло, все произошло само по себе. Был сатирик, стал лирик. А так как лирический период, опять же согласно науке, у всякого поэта очень краткосрочен, то уже в 22—23 года Миров стал упражняться в плане экспериментально-формальном. Чуть позже в библиотеке были обнаружены книги французских авангардистов, и начало новой эпохе в мироведении было положено.
До определенного момента Леонид был уверен, что экспериментальная поэзия непечатна в широком смысле, и лишь однажды в эту уверенность прокралось приятное сомнение. Здесь-то и появляется новый персонаж, а именно плакатный поэт, трибун-отщепенец и сверхнигилист Семен Богатый.
Этот самый трибун-отщепенец, пишущий не менее сумасбродные вирши, чем Леонид, однажды по воле небес столкнулся со своим духовным собратом на какой-то абсолютно бездуховной вечеринке, и с тех пор два поэта стали почти неразлучны.
Примерно в это же время Леонид впервые стал сопоставлять два нерифмующихся слова «поэзия» и «печать». До появления Семена, а позже Виолетты, стихи Миров писал исключительно для себя и рассматривал их в качестве личного дневника.
Встреча с двумя неравнодушными к поэзии людьми произвела настоящий переворот в его сознании. Оказывается, стихи можно и нужно публиковать.
3. Богатый
Мы опускаем подробности той знаменательной встречи, перевернувшей мир, пусть и не для всего человечества, но уж для двоих его представителей наверняка. Была ли это свадьба мировской одноклассницы или ее похороны, был ли это «зубок» семеновского племянника или обряд обрезания, совершенный с его же участием, нам с вами безразлично.
Поговаривают, что когда особо значительные личности сталкиваются где-либо, небеса в ознаменование этого события непременно что-то вытворяют: к примеру, внушают присутствующим при этом, что те слышат гром среди ясного неба, или видят златоглавого посланника, чувствуют сотрясение почвы или великую дрожь в поджилках и т. п. Так вот, Леонид ничего подобного не помнит, и Сема тоже. Они оба к тому времени были хорошенько накачаны пивом и вином, чтобы слышать гром, видеть ангелов, ощущать вибрацию Вселенной и прочее. Тем более что в веселящейся компании легко принять гром за грохот посуды на кухне, ангела – за требующего поделиться радостью сантехника, сотрясание недр – за добросовестную работу стереоустройства, а великую дрожь в поджилках приписать действию спиртного.
В тот вечер Леонид, уже поздравив одноклассницу с началом новой жизни и поцеловав ее ледяной лоб, сделав козу племяннику и ему же посочувствовав по поводу лишения кусочка плоти, собирался удалиться прочь с бала и уже набрасывал на шею петлю мохерового шарфа. Как вдруг кто-то с силой хлопнул его по плечу. Обернувшись, чтобы улыбнуться другу или дать сдачи врагу, Миров увидел нечто среднее, что и было Семеном
