target="_blank" rel="nofollow" href="#_04.jpg"/>Баранов ослабил расстегнутый ворот рубашки из-под свитера; Баранов достал носовой платок и утёр им лоб, и глаза промакнул; и усы расправил; и пенсне на носу, и пенсне долой.
– Подари, – сказал он. – Должником буду. Еще раз.
– Забирай. Как тебе откажешь!
– А ты?
– У меня плёнка цела. Да к тому ж, – пошутил, – я уже это видел.
И улыбнулся в одиночестве.
– Ну что? Убедил я тебя?
– Пощады не ждать? – пенсне с носа.
Я покачал головой.
– Не в этот раз. А в этот раз хотелось бы всё ж услышать из уст самого господина укротителя. Как же оно правильно-то с этими нерусскими именами?
– Ну что ж, – Баранов откашлялся. – Имеешь право.
– Кто воевал, имеет право у речки Везер, – сказал я, – отдохнуть.
А Баранов упёрся в кресло и зычно отчеканил:
– Иероним Карл Фридрих барон фон Мюнхгаузен!
Бюст просиял.
– Ротмистр русской службы!
Аж эхо на плацу. И пар в морозный воздух из пасти коня и изо рта человека.
– Ну что, господин фрайхерр, – обратился я к сиятельному бюсту. – Вес взят?
– Он что? – оживился Баранов. – Кивнул головой?
– Ну разумеется, – сказал я. – Давай зачётку.
Боммм! – вплыл к нам сюда после предварительного кряка со скрежетом первый удар напольных часов. Как нетрудно догадаться, они были нашим первым с Лидочкой яблоком раздора. Лидочка невзлюбила их в первый же час, как мы после мытарств по Поскотам и Чубаевкам[21] въехали сюда с годовалым Санькой, воспользовавшись тем, что нас наконец позвал к себе мой овдовевший дед. Вот всего тут сколько первого. Но при живом деде Лидочка, разумеется, поделать с часами ничего не могла. Зато могла часами! выпиливать во мне лобзиком своих жалоб фигуры сострадания к ужасным мукам её музыкального организма, причиняемым зловреднючим механизмом, пережитком прошлого – сокрушительным боем дедовских часов. Я, когда отмолчаться не удавалось, твердил ей, что «Лид, от боя – нет отбоя!», что, разумеется, никоим образом никого ни с чем не примиряло. И потому первым, что три года назад Лидочка от меня потребовала, когда мы зашли в квартиру с похорон, это выбросить их, его часы, немедленно и чуть ли не с балкона. Долго сказку сказывать, но теперь часы стояли там, где стоят, в длинном темном коридоре, который уже давненько служит нам чем-то вроде чулана. Часы эти высокие, выше Ярика, из морёного дуба с белым, а не желтым, и круглым, а не квадратным циферблатом с римскими цифрами и цельной стеклянной дверцей во весь рост, что мне всегда нравилось, а не как у других – со скворечником отдельно для стрелок, да еще, если что, и для кукушки, и с другой дверцей внизу для маятника и гирек на цепях; мне всегда в таких виделась вивисекция, и скребло даже на сердце, когда рядом; а тут, в дедовских, в моих теперь, всё было, как надо – строго, слитно, самобытно; тут ведь даже на маятнике внизу не просто диск себе туда-сюда болтался, а
Районы Одессы. Поскот – посёлок Котовского; Чубаевка – район между 7-й станцией Большого Фонтана и 3-й станцией Люстдорфской дороги.
