style="font-size:15px;"> Рядом с ней стоял ее Коленька – такой, как на последней фотокарточке: улыбающийся, загорелый и в плавках.
Медленно, против желания, под действием силы большей, чем желание, сначала пыль, мусор, а за ними и все, что только что пыталось вырваться из расколдованного города – даже обе легкомысленные «маргариты», – все это сдвинулось, поползло и полетело в обратном направлении. Быстрее, быстрей, еще! – уже неслось и кувыркалось с невиданным ускорением к поднявшемуся грозному шару. Теперь он сиял прямо над Женькиной головой, и она поспешила укрыться под козырьком столовой.
Все взвилось и полетело клубящимся столбом вверх!
Деревья еще посопротивлялись немного, но и они, с корнями и землей, устремились вдогонку. Улица встала на дыбы. С домов послетали крыши. Обломились кверху балконы. Треснули и разрушились фундаменты.
Когда все это унеслось, а Женька осталась стоять, открылся лысый кладбищенский бугор.
Мертвые держались дольше всех: кладбище поднялось последним.
Из-под каменных и металлических обелисков и памятников вышли гробы и распахнулись!
Мертвецы встали в них, как венецианские гондольеры, – и так, дружной флотилией они двинулись вверх, в свой новый и действительно последний путь.
Шар пожрал всех!
И растаял в первых утренних лучах…
– Не бойся, – снова сказал Коля. – Один единственный день. Он уже прошел. Больше не будет.
И Женька поняла, что это наступило их первое утро после Судного дня.
– Спаслись, значит! – сказала Женька…
…и проснулась! Или очнулась? Одним словом, она была у себя в комнате – лежала на не разобранной постели, а котенок Кузя облизывал ее мокрую щеку.
Женька вышла на участок. Сегодня он был усеян бутылочными осколками, объедками и прочей дребеденью; мусорные баки лежали опрокинутыми и додымливали остатки вонючего дыма; над всем этим трудились и размножались мухи. («Какая гадость!» – сказал один из авторов, и другому пришлось добавить: «Даже солнце отвернулось от города и светило в степь».) Женька пару раз ширкнула звонкой метлой и остановилась. Размахнулась – и забросила инвентарь на середину площади. Сорвала с головы колпак – и… услышала аплодисменты!
Парень стоял на углу столовой и был трезв.
– На «бис», пожалуйста! – попросил он.
Женька кивнула, подобрала метлу и зашвырнула ее еще дальше – в кусты. И повернулась, ко всему готовая и на все согласная. Парень пошел к ней через грязную площадь, улыбаясь и не скрывая своего восхищения:
– Праздник освобожденного труда!
Женька была настроена иначе.
«…прости и отпусти, и дай волю уехать из невыносимого места!»
Они пришли в Женькину комнатку…
Он говорил – просил и умолял, звал с собой в Москву и обещал, обещал, обещал – и обнимал ласковыми своими руками.
Женька согласно кивала – и плакала,
