батя, – ответил наконец Владимир.
Василий Петрович опустил мутные, выцветшие глаза и, тяжело вздохнув, развел руками:
– А ты знаешь, сколько лет все это строилось, сынок, сколько мы работали? – не унимался старик. – Каждый год то бревнотаску новую построим, то цех или гараж. Старались люди, начальство ругалось, ночами не спали, сутками работали, чтобы успеть вовремя объект сдать. Если план не выполнили по вывозке, отгрузке или тарной дощечке, ругань до самого Кемерова стоит. На партсобрании с начальства стружку снимали, только держись. А теперь тишина. Никому ничего не надо. Жалко сил, потраченных напрасно. Хоть я и на пенсии, но душа болит, глядя на эти безобразия.
– Папа сказал, что это «мерзость запустения», – вставил Саша.
– Это не я. Это в Евангелии написано, – поправил Владимир.
– Знаешь, внучек, хоть я в Бога и не верю, с детства не приучили, а теперь вроде и не к чему, но сказано верно.
Он вытер ладонью рот, тяжело вздохнул:
– Ну, а ты, сынок, на своем заводе будь построже с подчиненными, не распускай их. Себя не жалей, но и их не щади. Помяни мое слово, как только их в ежовые рукавицы возьмешь – сразу станут работать на совесть. Народ у нас порядок любит, а порядок должен быть во всем. Не дай Бог, разбалуется люд от безнаказанности и вседозволенности, будет анархия – пропадем. Буржуи спят и видят, как сожрать нас с потрохами, а землю поделить меж собой. Нашу русскую землю. Такого нельзя допустить. Помни об этом. А все начинается с малого, с выпивки, потом взятки, а там уже и до повального грабежа народного добра недалеко. До чего дожили, раньше в леспромхозе дом не закрывали, не знали, что такое замок, правильно, мать, говорю?
Нина Васильевна молча кивнула.
– А вербованных сколько тогда было, со всей страны, живицу собирали и лес заготавливали. В общаге жили, иной раз последние штаны в карты проиграют или пропьют, но чтобы в чужой дом залезть – никогда. Хоть и звали их местные жители несправедливо обидными словами – «суки вербованные». А теперь? Живи и бойся, днем на крючке сидим вдвоем со старухой. Теперь же не пьют, а колются. А что пьем? Вся водка с гидролизного завода, закатанная на соседней улице.
– Да, да, правда, – поддакнула жена, – сволочи, что делают, спаивают людей поддельной водкой. Сколько же люду померло. Сами дома строят, на машинах ездят, а люди страдают. Вот душегубцы. Ты Афендиковых помнишь, сынок?
– Не припоминаю что-то, – покачал головой Владимир.
– Ихний Лешка сгорел от водки с неделю, наверное, назад.
– Да уж месяц прошел, – возразил дед.
– Ну как месяц? Вот недавно же было.
– Как же недавно? Еще до восьмого марта схоронили.
– Ну ты еще будешь со мной спорить! – не унималась бабка.
– Да что с тобой говорить? – махнул рукой дед и хитро подмигнул. – Наливай, сынок.
И взяв стопку, громко запел:
Выпьем
