в кулаке, жжёт, как раскалённый в горниле слиток…
Глава 5
Князь Аскольд
Юный норманн с трудом удерживался на ногах: с чёрного низкого неба громыхало, шнеккар скрипел от натиска огромных пенящихся волн, а холодный ветер рвал убранные паруса и растяжки, намереваясь швырнуть всё, что плохо закреплено, в бездонную морскую пучину. Было жутко противостоять такой могучей и необъятной силе. Пальцы левой руки, намертво вцепившиеся в спасительный канат, пронзала тупая боль.
В сей миг небо треснуло так, что в голове зазвенело, а необычайно яркая вспышка заставила сжаться в комок. Осмелившись взглянуть вверх, юноша тут же окаменел от страха… О боги! – из туч с грохотом неслась… бронзовая колесница самого Тора! Она мчалась быстрее молнии, козлы, влекущие колесницу, таращили жёлтые глаза и дико смеялись. Потом козлы превратились в рычащую пасть чудовищного волка Фенрира, которая неотвратимо приближалась. Жуткий страх разрывал маленькое сердце, а грохот – барабанные перепонки! Он отступил назад и вдруг ощутил, что летит вниз с высокого борта корабля прямо в бушующее море. Сердце замерло в ожидании удара о ледяную воду… Он закричал и… проснулся.
За прочными бревенчатыми стенами громко бесновался ливень, и небесный Тор в самом деле звучно катал бронзовую колесницу по чёрному небосклону, подсвечивая себе путь серебряными вспышками Мьёлльнира. И шуйца болела по-настоящему, а в чело над правым оком будто забили толстый железный гвоздь, от которого голову пронизывало тупой болью.
«Сколько меня будут преследовать старые боги и терзать по ночам мою душу, возвращая её, как сегодня, в детство и прошлую жизнь…»
На стоны и крик подскочил спальник, который ночевал тут же в горнице на широкой лаве, устланной пушистыми шкурами.
– Что с тобой, княже, надо чего? – молвил по-словенски Зигурд, сын верного Хродульфа, боярина и начальника личной охороны.
– Нет, Зиги, просто дурной сон, – садясь на ложе и крестясь в дальний угол, откуда сквозь ночную темноту, иногда вспарываемую белыми отблесками зарниц, несмело пробивался желтоватый огонёк лампады, освещая суровые лики мрачных святых, ответил по-свейски, как говорил только что во сне, тот, кого молодой слуга назвал князем. Перестав креститься, он схватился десницей за чело, где засел проклятый «гвоздь». – Потри мне, – уже словенской речью молвил он.
Зигурд принялся перстами медленно и сосредоточенно растирать чело князя вначале над бровями, а потом выше, выше, пока не закончил на затылке. И так раз за разом. От мерных движений рук, умело массировавших голову, становилось легче. Затем спальник привычно обернул левую руку князя, по которой когда-то пришёлся удар франкского меча, краем мехового одеяла.
От тепла чуть отпустило, князь со стоном снова опустился на широкое ложе, предаваясь мыслям, порой столь же неожиданным, как шальные порывы ветра за стенами добротного терема. Видно, от перемены погоды, сопровождаемой
