можно отложить воспоминания на потом, я именно так и сделала, собрала одежду с пола и, не в силах сдержаться, пробормотала:
– Скаковая лошадь.
– Чего? – переспросила сестра, стоявшая снаружи.
– «Я хочу пи́сать, как скаковая лошадь», так говорят. Пони тут ни при чем.
По ту сторону занавески наступила тишина, и я поняла, что сестра думает. Результатом ее напряженных размышлений стал вопрос:
– Ты хочешь сказать, что пони не писают?
Я надела коричневые брюки и фланелевую рубашку, не очень внимательно слушая ее, потому что разглядывала себя в зеркало. «Забавно, что мы говорим о лошадях, – подумала я, – потому что я стала похожа на девчонку из конюшни».
– Пони тоже писают, – ответила я, стаскивая брюки, – но это не…
– Ха! Попалась, выскочка. Давай, поторапливайся, потому что мне действительно пора.
– Здесь должен быть туалет, Роуз.
– Я терпеть не могу общественные туалеты. Я сделаю свои дела дома, если не описаюсь по дороге.
К этому моменту у меня изменилось настроение, как бывало всегда, когда я думала о вопросах Раммеля. И, хотя мне хотелось поскорее одеться и уйти из магазина, мне нужна была новая одежда, поэтому я продолжала примерять то, что принесла сестра. Каждая следующая вещь выглядела хуже предыдущей, поэтому в конце концов я надела капри и футболку, в которых была, и вышла из примерочной.
– Ты куда собралась? – спросила Роуз.
– Выбирать одежду.
– Ты не можешь.
– Это еще почему?
Роуз не ответила, поэтому я повернула в сторону «Джуниор мисс», решив, что платье на манекене стоит посмотреть еще раз.
– Потому что я должна думать о нашем бюджете, вот почему.
Я знала, что у нас мало денег, даже когда родители были живы. Люди не платили много за то, что они делали. Они писали письма, умоляя о помощи, и очень редко вкладывали в них чеки, которыми мы могли бы оплатить бензин или авиационные билеты. Или они стояли на крыльце с остекленевшими глазами, стучали в нашу дверь и обещали расплатиться позже, если только мама и папа сумеют исправить то, что в их жизни пошло не так, – но выполняли обещания редко. Мы жили за счет лекций, которые читали родители. Но когда книга Сэма Хикина увидела свет, этот источник дохода иссяк.
Я видела, что моя сестра тратит кучу денег на вещи, которые мы не могли себе позволить, например пикап, купленный на деньги по страховке и то, что она получила после продажи родительского «Датсуна», когда нам его вернула полиция. Когда я повернулась и сообщила ей об этом, у нее случился припадок и она принялась кричать, да так громко, что вскоре ее вопли превратились в визг.
– Нравится тебе это или нет, Сильви, я теперь твой законный опекун!
И вышла из магазина.
Всякий раз, когда она произносила эти слова, часть меня закрывалась от внешнего мира. Разумеется, я помнила адвокатов, отсутствие завещания родителей, бесконечные бумажки и судебные разбирательства,
