проблем со здоровьем, чтобы еще беспокоиться о всяких пустяках, касающихся слуг.
Тут мгновенно умолк. Да, фараон был серьезно болен. Но в следующее мгновение широко раскрыл глаза, о чем-то вспомнив.
– Но, Пи, ты даже вообразить себе не можешь, что случилось. Мне…
– Знать ничего не хочу! – оборвал его я. – Это не наше дело. Хочешь новых неприятностей?
– Но послушай! Я разговаривал с ним.
Теперь пришла моя очередь вытаращить глаза, в которых отразился тусклый свет моего убежища.
– Он тебя видел?
Я чувствовал, что должен немедленно помолиться милосердному Атону. Подсматривать за фараоном, который на собственном ложе занимается любовью со своей прекрасной супругой Нефертити, было тяжким проступком в глазах угрюмых царедворцев, обыкновенно ожидавших в отдалении, пока царь с царицей завершат свои теперь не слишком внезапные любовные свидания в Мару-Атоне (молельне Нефертити в южной части города), и если сам фараон заметил, как Тут покидает место преступления, с меня наверняка спустят шкуру.
– Вставай, Пи! Не валяй дурака! Он ничуть не разозлился и даже похвалил меня.
– Как это? – изумленно спросил я.
– Очень просто. Он приказал позвать меня. Я чуть не умер от страха, а он улыбнулся и сказал: «Мой маленький Тут, нехорошо нарушать уединение кого бы то ни было, будь то фараон или самый бедный крестьянин, но ты не должен стыдиться того, что увидел. Напротив, вспоминай об этом как о драгоценном даре, полученном тобою от меня, ибо ты был свидетелем чистейшей любви, свидетелем чудесного проявления Атона. Именно так мы получаем и передаем его энергию, которую он посылает Двум Землям. Этим актом любви мы пролили на земли и на души подданных его благотворную силу и изгнали порчу. Я хочу лишь одного: если ты, как я надеюсь, когда-нибудь унаследуешь мой трон, найди себе достойную жрицу Атона и тебя самого, с которой ты сможешь на благо народа проводить эту чудесную церемонию.
Я в изумлении слушал. Я не мог поверить в дерзость моего друга Тута (никто, кроме членов царской семьи, не имел права так его называть), а также в безграничную доброту его отца. Я улыбнулся.
– Он достойный сын своего отца Атона.
– Да. Хоть он уже не тот, что прежде. Мне показалось, на этот раз акт потребовал от него больших усилий.
Я нахмурился.
– Как это «на этот раз»? Выходит, ты подглядываешь за ним не впервые?
Тут, усмехнувшись, пожал плечами.
– Но поймал он меня впервые.
– Ты сущий дьявол!
– Вставай, пойдем в сад смотреть, как возвращаются птицы.
Мы вышли из дворца в огромный сад, где я всегда казался себе крошечным, кем-то вроде населяющих его зверушек. Я посещал его только в качестве слуги и только сопровождая своего господина. Я был телохранителем Тута, его защитником, другом, его совестью, козлом отпущения
