чернила.
И наконец мы начинали писать под диктовку старого писца. Это могла быть молитва Атону, Ра, Маат, Хатхор или Гору, рассказ о скоте или зерне, судебный приговор, любовное послание, прошение о разводе или самое скучное – бесконечное перечисление знаков алфавита и древних правил, приводящее меня в уныние, а мой свет – в непритворное отчаяние.
– Вот для чего существуют писцы! – язвительно восклицал Тут.
Другие дети лучше умели скрывать свое недовольство тем, что в такой прекрасный день вынуждены заключить свое Ка в комнате для занятий. Я смиренно размышлял о том, что это можно считать свидетельством моего привилегированного положения по отношению к другим детям и слугам, с которыми я делил кров и которые из зависти нередко награждали меня тумаками.
Затем мы предавались играм, хотя после несчастного случая Туту больше нравилось подсматривать за каким-нибудь простаком, утратившим бдительность, поскольку мой свет не чувствовал себя на равных в играх, по меньшей мере в подвижных, предпочитая игры на доске – сенет и мехен, или «змейку».
Год назад, во время одной из его опасных вылазок, мы оказались в дальней части сада, на недостроенной террасе, висящей над Нилом. Пол под ногами Тута провалился, и он упал в реку. Я в ужасе бросился за ним и вытащил его из воды прежде, чем на мои крики сбежались слуги. Тут, неудачно упав на камень, сломал ногу, и, хотя она хорошо срослась, об этом случае напоминала легкая хромота, небольшой изъян, невыносимый для подростка, привыкшего во всем быть первым. Тут, с его бойцовским характером, не щадил себя, занимаясь спортом и разными упражнениями, чтобы восстановить ослабевшие мышцы, и этот недостаток пробудил в нем острое чувство неполноценности. Он продолжал усиленно упражняться и очень злился, когда я ему поддавался. К концу дня он так уставал, что пользовался при ходьбе легкой палкой, вроде тех, что видел у богатых стариков.
Тут прибавил от себя, что рядом с нами в реке был крокодил, но если это и так, я его не видел. Вероятно, он выдумал это, чтобы проводить больше времени со мной, ведь если крокодил когда-нибудь и заплывал на территорию дворца, его быстро ловили, чтобы он на кого-нибудь не бросился.
И получилось так, что я невольно оказался в привилегированном положении, занял место в сердце царской семьи.
В самые жаркие часы, когда фараон принимал (с каждым днем все реже) своих советников, мы прятались где-нибудь во дворце. Обычно я сопровождал Тута в его эскападах, стараясь сгладить их последствия, так как он рвался подсматривать за всеми, невзирая на звания. Как правило, все знали, где он притаился, и не обращали на него внимания, но, должен признаться, за последние месяцы он настолько преуспел в искусстве прятаться и выбирать тайники, что наша игра утратила свою остроту, зато подслушанные разговоры становились все интереснее, а голос совести звучал во мне все тише.
