облачение Старейшины для особых случаев. Возвращаю одеяло обратно в коробку и тянусь за мантией. Она намного тяжелее, чем я ожидал. Определенно, это шерсть – до начала обучения у Старейшины я достаточно и прял, и чесал шерсть, чтобы распознать грубовато-восковую текстуру ткани. По всей длине и ширине облачения идет вышивка. По верху пляшут звезды, у каймы вьются ростки, а между ними тянется бесконечная линия горизонта.
Застежка под пальцами расходится, и я надеваю облачение. Его тяжесть давит мне на плечи, заставляя сутулиться. Подол волочится по полу на добрых пару дюймов, да и в плечах слишком велико – звезды на моей недостаточно широкой груди провисают.
Выглядит глупо.
Стягиваю мантию и запихиваю обратно в шкаф.
8. Эми
Надо выбираться отсюда. Сейчас же. Нельзя тут оставаться. Только не с ним. Сбежать. Надо сбежать. Скорее. СКОРЕЕ. Лютор переступает порог и в два быстрых движения оказывается рядом со мной. Он придвигается ближе, так близко, что тепло его тела обжигает мне кожу. Наполняя легкие, чтобы закричать, я всасываю струйку воздуха, который он выдохнул. Лютор тянется ко мне, и крик умирает в горле. Я давлюсь им, и у меня перехватывает дыхание.
Лютор снимает капюшон у меня с головы, хватается за мой бордовый платок, я вырываюсь, и волосы рассыпаются по плечам. Стеллаж позади глухой стеной отрезает пути к отступлению. Лютор скользит ладонью по моей щеке, хватает прядь волос в кулак и грубо дергает, притягивая меня к себе. Я сопротивляюсь. Плевать, пусть хоть с корнями из головы вырывает, я ему не марионетка. Завожу руки за спину, хватаюсь за корешки двух книг и, когда Лютор наматывает мои волосы себе на руку, заставляя смотреть ему в глаза, выхватываю книги и с размаху бью его по голове с двух сторон.
– А-А-А! – От боли у него вырывается нечеловеческий рев. Он стискивает голову, а я бросаю книги и проскальзываю у него под рукой, а вдогонку мне несется целый поток ругательств – некоторые я знаю, некоторые даже никогда не слышала.
– Давай! – ору я Виктрии, которая по-прежнему прячется за последним стеллажом. Она вылезает, я хватаю ее за запястье и тащу за собой, прочь отсюда и поближе к выходу.
Лютор бросается следом, но у нас достаточно форы, чтобы добраться до переполненного холла, прежде чем он нас догонит. Оказавшись посреди помещения, я останавливаюсь. Белые слова пропали с экранов, пленки снова заработали. Возле пленки «Естественных наук» стоит невысокая женщина в идеально отглаженной темной одежде – такую предпочитают корабельщики. Она погружена в разговор с теми, кто до этого изучал схему двигателя. Несколько человек, изумленные нашим суматошным появлением, поднимают взгляд, но большинство нас вообще не замечает.
Лютор стоит на пороге, вцепившись обеими руками в дверной косяк, и прожигает нас взглядом. Он ничего нам не сделает. Не при остальных. Сезон уже прошел, и фидусом больше никого не опаивают. У него не будет оправдания.
Виктрия выдергивает руку.
– Спасибо, – бормочет она; звук больше
