нет, так это надежды. Вообще, выглядит, будто Орион оставил мне сообщение.
И тут я понимаю: так и есть.
Док упомянул, что к вай-кому прилагалась записка. В каком-то смысле это – мое наследство.
Мысли начинают нестись с бешеной скоростью. Ориону не было смысла говорить мне, что на борту «Годспида» не осталось надежды – до этого я дошла сама. Но… может, он имел в виду не только это… Ведь… я знаю, откуда эта фраза. По словам мисс Паркер, которая вела у нас литературу в десятом классе, это одна из самых известных в мире строк наряду с признанием Ретта, что ему наплевать на Скарлетт, и страданиями Гамлета о том, быть ему или не быть. «Оставь надежду» – написано на вратах ада в поэме Данте.
И, так как книги были почти что под запретом, пока Старший не стал главным на «Годспиде», Док вряд ли в курсе. Из всех обитателей корабля, пожалуй, я единственная читала земные книги.
Кроме Ориона, конечно, – он ведь большую часть жизни прятался в Регистратеке в обществе одних только слов и вымышленных персонажей.
Чем больше я думаю об этом, тем крепче моя уверенность. Это не просто бессмысленный набор слов. «Оставь надежду» – это конкретная фраза из конкретной книги, написанная на вай-коме, который Орион предназначал конкретно мне.
Может быть, я слишком глубоко копаю. Скорее всего, это ничего не значит. Но мне уже надоело «ничего», я готова для «чего-то». Для чего угодно. Уж лучше пойти в Регистратеку и пролистать дантовский «Ад», чем просто сидеть тут и пялиться в стену. Наглухо застегиваю куртку, выхожу из комнаты и иду к лифту. Я взволнована, и ногам хочется бежать… но, выйдя на улицу, я вспоминаю, что бег делает меня заметней, и бреду к Регистратеке, опустив голову и надвинув капюшон на глаза. Взойдя на ступени, я по привычке поднимаю взгляд. В нише у двери висит портрет Старшего – одна из последних работ Харли. Это для меня первая за несколько дней возможность увидеть Старшего; чем дальше, тем сильнее он увязает в управлении «Годспидом». Во многих смыслах он оказался куда больше в ловушке, чем я.
Нарисованный Старший оглядывает свое крошечное царство, и я, обернувшись, следую за его взглядом.
Сияние солнечной лампы на мгновение ослепляет, и за долю секунды темноты я осознаю то, о чем раньше не думала: мне не нужно смотреть, чтобы помнить каждый дюйм раскинувшегося передо мной уровня фермеров. Я закрываю глаза и все равно вижу поля с холмами через равные промежутки. Помню, в каком порядке стоят на дальнем конце корабля разноцветные трейлеры, из которых состоит Город. Помню место на металлическом небе, начиная откуда заклепки, скрепляющие его, уже не различить – так они далеко. Помню очертания каждого нарисованного облака.
Роюсь в воспоминаниях, ища, как выглядел мой дом в Колорадо, но не могу вспомнить точно. Ставни на окнах… были они кирпично-красными или скорее бордовыми? Какие цветы мама сажала в саду?
Я теперь знаю «Годспид» лучше, чем помню Землю.
– С дороги, странная! – Какая-то грузная тетка толкает меня плечом,
