style="font-size:15px;"> – Настолько разочаровался, – сказала она, – что решил больше не переизбираться.
– На одном из званых вечеров я взял слово, чтобы высказать все, что наболело. Там были журналисты, так что речь мою тут же записали. Удивлюсь, если мне ее сейчас не напомнят. Я говорил, кажется, о нечистоплотности и грязных руках. Объяснял, что проблема не в самой системе, а в той атмосфере, в которой нам, политикам, вольно или невольно приходится жить и работать. Думаю, нет смысла вдаваться в подробности. Вы наверняка помните кричащий заголовок: «Товарищеская республика». Мы действительно видимся каждый божий день. Жмем друг другу руки. Через несколько недель после начала заседаний мы уже все друг с другом на ты и, конечно, неизбежно оказываем товарищам мелкие услуги всякого рода. Каждый день нам приходится пожимать все большее количество рук. И если так случается, что какие-то из этих рук чем-то замараны, нам остается лишь пожать плечами: «Что с того! В общем-то, он неплохой парень!» или «Он сделал это для блага избирателей!». Понимаете? Я тогда открытым текстом заявил, что, если бы каждый из нас раз и навсегда отказался пожимать руки тем, кто политически нечистоплотен, нам сразу стало бы легче дышать.
Министр помолчал и с горечью добавил:
– А потом я решил на личном примере показать, как это делается. Я перестал здороваться за руку с некоторыми журналистами и дельцами, которые околачиваются в министерских прихожих. Я начал отказывать влиятельным избирателям в некоторых услугах, которые считал не совсем честными. И однажды, когда в вестибюле министерства ко мне подошел Маскулен и протянул руку, я сделал вид, что не вижу его. Открыто повернулся к нему спиной. Я знаю, что он тогда побледнел и затаил на меня обиду. Такие люди не прощают.
– И так же вы поступили с Гектором Табаром, редактором «Слухов»?
– Я отказался его принять два-три раза подряд, и он больше не настаивал.
Пуан взглянул на часы.
– Мегрэ, до пресс-конференции остался час. В одиннадцать я должен буду встретиться с журналистами и ответить на их вопросы. Я хотел было отправить им пресс-релиз, но вряд ли они этим удовлетворятся. Я должен буду сказать им, что Пикемаль принес мне отчет Калама и я отправился в свою квартиру на бульваре Пастер, чтобы прочитать его.
– И не прочитали!
– Постараюсь быть не столь категоричным. Самым сложным, невозможно сложным будет заставить их поверить в то, что я оставил столь ценный документ на частной квартире без всякой охраны и, когда на следующий день захотел отнести его президенту, обнаружил, что отчет исчез. Мне никто не поверит. И исчезновение самого Пикемаля ничего не упрощает, наоборот. Все сразу подумают, что я тем или иным образом устранил ненужного свидетеля. Единственное, что могло бы меня спасти, – это найти человека, выкравшего документ.
Он помолчал и добавил, будто извиняясь за невольно проступившую досаду:
– Но этого, конечно, я не мог бы ожидать всего за сорок восемь часов. Даже
