война, хочу, чтобы Тошан вернулся. Господи! Сжалься! Верни мне его!
Несколько дней назад она даже произнесла такую же молитву, упрашивая небесные силы вернуть ей Виктора. Она прекрасно знала, что это бессмысленно.
– Киона, – просила она, – светлая моя сестричка! Как мне тебя не хватает! Сейчас! Сию минуту!
В полном отчаянии Эрмин зарылась лицом в подушку. Она впилась в нее зубами, чтобы подавить горестные крики. Тьма сгущалась, и за сомкнутыми веками стояла чернота, небытие. Ничего больше не имело значения. Несчастье, которому не было названия, навалилось на нее.
– Киона, иди сюда, помоги мне! – умоляла она.
Внезапно девочка возникла перед ней в ореоле света. Это видение рассеяло окружающий мрак. Киона улыбалась, она была такой же, как обычно: пухлые щечки, удивительные светло-рыжие волосы с отблесками закатного солнца и необыкновенные золотистые глаза.
«Мимин! Не плачь! Я здесь, Мимин!»
Голосок зазвучал в ушах Эрмин, такой близкий, такой нежный, что она села на постели, в полной уверенности, что девочка находится где-то рядом. Но в комнатке никого не было.
– Что это значит? – спрашивала она себя. – Мне показалось, что Киона здесь. Ее голос звучал совсем близко, как будто она шептала мне на ухо. Неужели мне это приснилось? Да нет же, я не спала…
Сердце перестало биться учащенно, и боль утихла. Милое видение оставило ощущение покоя и нежности. Эрмин не стала искать объяснение случившемуся, ей казалось, что на нее снизошла благодать. Почти тотчас же в дверь постучала Мадлен и озабоченно окликнула Эрмин.
– Заходи! – ответила та.
– Ты плакала! – заметила кормилица с глубоким сочувствием. – Мне так хотелось бы помочь тебе выдержать это испытание, дорогая моя Канти.
На сей раз Эрмин не протестовала против прозвища, которое так любила Мадлен.
– А может быть, мне нужно спеть? – предположила она, слегка оторопев от этой мысли. – Кто знает? Я отказываюсь от единственного занятия, которое идет мне на благо.
– Так спой тогда! – ответила молодая индианка. – Вставай, дай руку. И пой, если тебе хочется.
Не переставая дрожать всем телом, Эрмин подчинилась и с помощью Мадлен дошла до окна и раздвинула розовые бархатные шторы. За окном шел снег. Хлопья кружились в свете фонаря, стоящего посреди аллеи. Вдали виднелась приходская школа с белым шпилем колокольни.
– Я вернулась в Валь-Жальбер, – произнесла она, как заклинание. – Ведь правда, Мадлен? Но здесь действует закон умолчания, и я задыхаюсь. Боже, как я хотела бы нарушить это молчание!
– Ну так пой! – настаивала кормилица. – У тебя такой прекрасный, такой чистый голос, он разорвет эту тишину, это молчание, которое убивает тебя. – Спой, Канти!
Эрмин сжала пальцами спинку стула и сделала глубокий вдох. Не отрывая взгляда от какой-то видимой ей одной точки, она запела:
В ясный день желанный
Пройдет и
