на штыках порабощённым народам Африки; Зевс всех народов с маленькой девочкой на коленях и Амур с Психеей, изучающие Устав Союза Коммунистической молодёжи.
По парку раздислоцированы были Павильон Приятных Размышлений О Благе Всего Человечества, ротонда, увитая жимолостью и кумачовыми отрезами, урна с прахом жертв царизма и стена повешенных бомбометателей. А также многочисленные бутафорские виселицы с чучелами поджигателей войны. В самом дальнем углу парка – ленинский Трианон: машинно-тракторная станция и образцово-показательное колхозное подворье.
Анфилада залов во дворце открывалась Камергерской с мозаичным панно «Мадонна в кепке с младенцем-пролетариатом принимает ходоков».
Затем Красная гостиная, затянутая шёлком в «Аврорах» и тачанках. Скульптурная галерея с Арлекином в будёновке и Коломбиной с лампасами. Стаи Пастушка и Пастушки, Дояра и Доярки, Кузнеца и Кузнечихи, Слесаря-инструментальщика шестого разряда, Комсомолки в алой косынке с веером из берцовых костей подкулачников.
Затем Тронный зал: трон в форме Днепрогэса. Кабинет с вертушкой в государственных регалиях. Музыкальный салон с коллекцией литавров и фанфар. Танцзал с плафоном «Рука Москвы водружает знамя победы над Капитолием». Библиотека в тридцать тысяч томов одного только Картавого Провозвестника Освобождения Рабов. И, наконец, спальня с постелью в форме танка «Т-34», на ножках – бронзовых декабристах, которые держали на плечах серебряного Герцена, а тот подпирал золотых народовольцев с Софьей Перовской. Венчали всё это марксисты из самоцветов.
Ещё был будуар, украшенный фривольными зенитками. Игровая с фигурками шахмат – политическими деятелями (Черчилль, Рузвельт и де Голль). Бильярд с шарами в виде земных глобусов. Столовая с сервизом на двести персон «Победивший Интернационал». Оранжерея, приносившая плоды Революции.
И дворцовая часовня имени 50-летия Октября.
Теперь я часто ощупывала себя с изумлением: я всё ещё тут, на месте, не исчезла, не умерла. Я сама была каким-то чудом, необъяснимым феноменом. По всем законам реальности меня уже не должно было быть.
В этом чувствовался подвох: может, я все же преставилась, да не заметила. И теперь беззаконным фантомом, бродячим кадавром скитаюсь среди живых, места себе не нахожу. И своим зловонным дыханием отравляю всё вокруг.
Из меня как будто росла целая друза сознаний.
Одно требовало вопить самой себе: «Изыди! Чур меня!»
Другое, запоздало спохватившись, так испугалось смерти, что готово было себя цепями к реальным вещам приковывать, лишь бы удержаться на поверхности земли.
Третье кинулось пережёвывать произошедшее, принялось рефлектировать на славу.
Было отчего.
От своих плебеев я отбилась. К князьям не прибилась. Классический вариант. «Свой среди чужих…» Когда Мигель выезжал со светскими визитами, я впадала в истерику от ужаса: боялась осрамиться. В средней общеобразовательной школе, что я закончила,
