бывают. Тракторист-целинник, говоришь?.. Ты его руки видела? Он за всю жизнь лопаты в руках не держал. Только пачки денег и бабские задницы!
На этих своих словах у него защемило в груди, обдало адреналином кишки. Представил ее ягодицы в руках с холеными наманикюренными пальцами.
Ей было и так впору вешаться, а здесь ноги не удержали, и она сползла по стене, откинув голову на горячую батарею. Первый раз при нем заплакала. Вспомнила Пашкины пальцы…
Рыжая, бледная, как луна, голая…
Сука-а!!! – вскипел в нем адреналин.
Он сумел промолчать, тихо произнес «пока» и вышел вон.
Утром следующего дня в Юлькину коммунальную квартиру ворвалась Ксанка. По пути к комнате подруги она высокомерно оглядела Се-Се, который за глаза называл ее селедкой или драной оглоблей. Ему всегда хотелось спросить ее, не играла ли она когда-нибудь в баскетбол с мужчинами, но природная скромность не позволяла. Слоновая Катя сравнивала подругу Юльки с длинным белогвардейским мундштуком для папирос. Почему белогвардейским, ей самой было неизвестно, но точно не красноармейским. Бабского в Ксанке имелось мало, если не сказать совсем ничего – полнейшая Юлькина противоположность. Шкелетина, басит прокуренным голосом, ни задка, ни передка… Слоновой Катьке нравились лишь кольца на Ксанкиных пальцах. Массивные, с большими камнями, зелеными и лазурными. Она тоже такие хотела… Еще Катька знала, что у Ксанки есть мужчина по имени Чармен, или прозвище у него такое… Видала раз, но мельком… Такие нравились ей – небольшого роста, со жгучими черными глазами, с такими же черными волосами, украшенными волнистыми седыми прядями. С носом армянина или еврея, этот Чармен казался мужчиной крепким, крутого нрава. Приходил на давний Юлькин день рождения. Вел Ксанку не под руку, а держал за предплечье заросшими черными волосами пальцами, словно косулю за горло, чтобы даже не решалась. У него тоже имелось замечательное кольцо, скорее перстень, с золотой ящеркой, прилепленной к камню…
– Здрасьте, – пронеслась по коридору Ксанка.
Се-Се не расслышал приветствия, а Катька коротко напутствовала гостью.
– Ты предупреди ее, чтобы не орала ночами! Выселим на сто первый километр!
Шкелетина в ответ даже не удостоила чернь поворотом головы. Грохнула толстенной Юлькиной дверью.
Она лежала в несвежей постели, уставив свои чистые глаза в потолок с лепниной, сохранившейся с дореволюционных времен.
Ксанка не ругала ее, не увещевала взять себя в руки, просто пробасила коротко:
– Рассказывай!
И она все выложила. Бесстрастным голосом.
Поведала зачем-то о подполковнике с голубым стеклянным глазом, о расстрелянном Пашке и о гэбэшнике Антонове, которого ненавидит, но по-бабски без него не может, такого у нее не было, она даже блюет от кайфа.
Ксанка здесь немного удивилась, но вида не показала. В ее сексуальном опыте подобного не имелось.
– Он в КГБ работает, –
