да так и не швырнул ее на лавку, пораженный увиденным. Жена его стояла перед ним, толстая и неуклюжая в зимнем одеянии и бережно поддерживаемая тещей.
– Отвези меня, пожалуйста, Ислам, – робко прошептала мама и тут же со стоном закусила губу, сморщившись от резкого толчка под сердцем.
У отца оживления разом сгинуло с лица, и тревожная озабоченность заметалась в глазах.
– Что, уже? – пробормотал он, растеряно затоптавшись на месте и вновь натягивая шапку.
Мне шесть лет, я бегу к отцу по узкой и длинной нашей комнате, а матовый светлый день в широком окне будто подталкивает меня в спину. С разбега влепляюсь носом в отцовский ватник, чувствую его холодную шершавую ткань, а морозная армейская пуговица жжет мне щеку. Я с удовольствием вдыхаю любимые запахи бензина и машинного масла, настоянных на морозе: в носу щекотно, а мне весело. Отец машинально ерошит мне волосы, но сейчас ему не до меня, он неотрывно смотрит на маму.
– Ради аллаха, дочка, ты ничего не бойся! Главное, спокойствие. Аллах даст, все будет хорошо, – тараторила тем временем бабушка, поднимая воротник маминого пальто и нежно похлопывая дочь по спине.
– А ты, сынок, отвези ее и приезжай обедать.
– Да не успею уж…
– Приезжай, Ислам, приезжай.
Отец осторожно вел маму к машине, а когда она остановилась нерешительно перед высокой подножкой, бросился к крыльцу, с силой рванул примерзший к нему деревянный ящик, подставил ей под ноги, помог втиснуться в кабину и осторожно закрыл дверцу. Машина плавно тронулась, строго осознавая важность момента.
Две головы приникли к окошку, выходящему во двор: одна – седая, в белом платке, сокрушенно покачивающаяся, а другая – вертлявая и глупая голова ничего не понимающего, но любопытного мальчишки, поскучневшего вдруг от опустевшего и затихшего дома. Давно уже выехала из ворот машина, а они все не уходили от окна, и бабушка без конца повторяла одно и то же: «Эй, Алла, эй, Алла!» – вздыхая и меняя интонацию. А потом, наконец, отойдя от окна, и уж из кухни громко произнесла: «Уф!», на что я немедленно отозвался вопросительно: «А?» Бабушка за дверью рассмеялась.
– Уфа, – говорила она, – Уфа! – и звонко, молодо хохотала.
– Дэy-эни1, как это? – прибежал я к ней.
– А вот так: один сказал: – Уф! Другой спросил: – а? – И получилось – Уфа.
Бабушка вновь довольная рассмеялась, а я все не понимал, приставал к ней.
– Ай тебя, сынок, ладно уж, слушай, – наконец сдалась она. – Есть такая легенда, я слышала ее еще от своего отца. Жили-были два бабая. Были они бедные-бедные, старые-старые, но очень любопытные. Ну прямо как ты, – осенило рассказчицу. Посмеиваясь, прошла она к дивану, не спеша села.
– Жили они в своем ауле, жили, да однажды один бабай другому и говорит: «Слушай, Габдулла-карт2, я вот все думаю, куда это наша Агидель3 течет? Течет и течет, а куда – один Аллах знает».
И решили тогда старики, что надо это дело проверить: куда течет
