откинулась на подушки.
До недавних пор Софью Гавриловну никому не приходило в голову даже в шутку «бабушкой» назвать, хоть на самом деле она была даже трижды прабабушкой: Тосина дочка Лидочка замуж выскочила сразу после школы и наградила семейство тройней. Три писклявых внучки – это вам не «здрасте-до свидания», это нянчиться надо. Но Софья Гавриловна в «няньках сидеть» отказалась наотрез. Впрочем, зная бабушкин характер, ее не очень-то и уговаривали.
Всегда подтянутая, с прямой спиной, словно палку проглотила, Софья Гавриловна была модницей и гуленой. Она сама изобретала умопомрачительные наряды, какие-то шляпки с париками, юбки с разрезами. Ей все шло к лицу, и она шла во всем этом великолепии, как королева. В музей, в театр, на выставку. Даже в модный бутик могла забрести, чтобы посмотреть, во что наряжаются современные богатые модницы. И плевать ей было на то, что богатенькие бездельницы, разбирающиеся в моде, как в женихах, кидали на нее насмешливые взгляды. Софья Гавриловна, гордо неся голову, украшенную какой-нибудь сногсшибательной шляпкой, ловила эти взгляды и посмеивалась. Ей так и хотелось сказать девицам: «Дай Бог вам быть такой как я через сорок лет!» И это была чистая правда. Она была молода в своем немолодом возрасте и теле. Потому и заносило ее в бутики, где она не стеснялась рассматривать тряпки, и плевать хотела на девок, наряды которых по стоимости могли сравниться с ее двухкомнатной квартирой.
Денег на подобные вещи у Софьи Гавриловны не было, зато фантазии – хоть отбавляй. И присмотрев что-то в магазине, она легко исполняла это из подручных материалов.
Тося называла эти мамины выкрутасы «обновками с шанхайским барсом».
– Ты не права, Тосенька! – поправляла дочь модная мама. – Я настаиваю на том, что это все-таки мексиканский тушкан!
Софья Гавриловна казалась вечной и непотопляемой, ничем не болела, и терпеть не могла разговоров про болезни, и вдруг этой весной ее свалил инсульт. Да так, что два месяца после больницы прошло, а она никак не могла придти в себя. Вот и лежала днями напролет, скучала. Поэтому, известие о приезде Инги Валевской, которую она по-матерински любила, приняла с восторгом.
Тося не успела сварить кофе, как в дверь позвонили.
– Иду-иду! – прокричала она из кухни, выжидая последние секунды, когда над джезвой поднимется кофейное облачко, быстренько капнула с ложки каплю холодной воды в пену, кинула щепотку соли, выключила газ, и поспешила в прихожую.
То, что у Инги стряслось что-то большее, чем просто банальный вираж любимого Стаса по бабам, про который подумала Тося, стало сразу понятно. На Инге не было лица. Тося обняла подругу, и почувствовала, как та трясется.
– Что? Ну что ты? – шепотом спросила Тося.
– Потом, Тось! Все потом, не при тете Соне, ладно? – Инга подула себе на лицо, смешно выпятив нижнюю губу, чтоб слезы не текли. Помахала ладошкой, нагнетая воздух. Внимательно посмотрела на себя в зеркало в прихожей. Быстренько скинула
