был слабый туманец, я почуял запах, свежего сена с лугов и пошёл на край плота. А подходя, услышал, как журчит, ревёт вода: плот всей пластушиной навалился на каменистый берег, и кусты были совсем рядом. Мы еле двигались. Глянув на ходовые огни буксира, я понял, что он работает чуть ли не поперёк реки. Это была почти авария: вода шла уже поверх брёвен. Я застыл в нерешительности. Была минута какого-то перелома, как поворот судьбы, я тупо глядел в брёвна, ждал, и вот плот стал растягиваться, напрягаться, все зашевелилось, заскрипело – и мы начали медленно отваливать от берега… Но «брюхо» плота зацепилось за каменистую гребёнку на дне – и пошли играть все брёвна как спички под дресвяной скрип и скрежет. Всё перекорёжило, тросы натянулись до звона, пучки брёвен расплющились, иные вздымались бугром. Я не знал, куда бежать: не было бревна, которое бы не оседало в воду или не лезло вверх. Как при землетрясении я был совершенно растерян.
Так со скрипом перебрало, перетряхнуло весь плот, он вытянулся, потерял привычную строгость и стройность, посреди него зазияли водные дыры, фонари упали… Тогда и подумалось мне: вот так же и на Земле мы живём: привыкли к размеренному распорядку, к твёрдости и незыблемости почвы под ногами. А вдруг однажды задрожит, зашевелится вся твердь, скроется солнце, потеряют воды свои берега… И что тогда сможет сделать человек со всей своей техникой и гордостью? А ничего кроме запоздалого и жалкого: «Господи, прости…»
16
Постоянно бывая на Волге, вот уже много лет я испытываю какую-то апатию, безразличие. Как-то вяло течёт жизнь, вяло думается, нет надобности торопиться. И постоянно какая-то тоска. И только недавно мне открылась причина этого: нет быстрины, течения на Волге. Струи нет, перекатов, той стремительно-острой холодной воды, над которой всегда свежесть, напряжение, жизнь. И все птицы, рыбы, даже водоросли стали ленивее, толще, больнее. Изменился характер реки, и всё на ней изменилось.
Может, ещё и поэтому мы так любим нынче быстроходные, будто летящие суда: «Метеоры», «Ракеты», «Восходы». Пусть только видимость, искусственно, но они как бы быстрее делают реку и всю жизнь на ней.
17
После Ильина дня Волга всё чаще будто шубой из голубого песца обволакивается туманом. С ночи туманы бывают так густы, что капитан судна, ночующего у берега, даже самого берега не видит. Какое уж тут плавание, на берег идти надо.
Раньше, по Волге, по левому луговому берегу, тянулись старые дубовые гривы, с логами, озёрами, покосами. В туман вся команда под водительством капитана уходила в эти дубовые гривы за грибами. На судне оставался только повар-кок да провинившийся матрос. Шли, с удивлением приговаривали: «Ну и туман, хоть ножом режь!» А сами рады были, что часов до 10–11 полудня будут гулять по лесам, выискивая белый дубовый гриб.
Только к обеду появлялась на Волге слабая видимость. Пароход гудел, сзывая заблудившихся и слишком азартных грибников из леса. Потом плыл потихонечку, как бы на ощупь в редеющем тумане. И на всю Волгу пах свежими жареными грибами. И вся команда
