он все слышит?
– С большой вероятностью.
Он снова постучал пальцами по матрасу.
– И потом, мне кажется, что в его теперешнем положении он не обратит на это особого внимания. Он едва не умер, так что лак на ногтях наверняка не главная его забота, – сказала я ей, слегка подмигнув.
Дрожа, очень нерешительно она протянула свою руку к руке брата. Он сжал ее и застыл надолго. Я вовремя загнала обратно несколько слезинок, которые при виде этой сцены от волнения готовы были ринуться в пустоту.
– Я вас оставлю, буду в кабинете, вон там. Если захотите с ним пообщаться, задавайте ему закрытые вопросы.
– Закрытые?
– Такие, на которые он может ответить только «да» или «нет». Кстати, два удара пальцем о матрас означают «да», а если «нет» – он ударяет один раз. Только не торопите его, он сейчас немного замедленный.
Я покидаю бокс и оправляюсь в кабинет, к неиссякаемому источнику кофе. Другой пациент мирно спит. Ночь будет спокойной, если ничего не случится.
Гийом улыбается мне, когда я захожу. Своей ангельской улыбкой, от которой медсестры просто тают. Первый парень в команде, на которого заглядываются все незамужние. И некоторые замужние тоже, кстати, но тайком, как бы не всерьез, ведь так приятно чувствовать себя привлекательной и желанной в глазах другого. О студентках я уже не говорю. Все как одна горько сожалеют, что такой обаятельный мужчина не обращает внимания ни на одну из них, и хором утверждают, что это чистое расточительство: этакое добро зазря пропадает. Некоторые выдвигали предположение, что он гей, но гипотезу тут же отвергли как несовместимую с их страстным желанием.
Мне смешно смотреть, как они пускают слюни. Он очаровательный парень, но меня не привлекает. С Лораном мы знакомы пять лет, и я ему верна. К тому же ему было бы слишком больно узнать, что я была в объятиях другого. Но я действительно очень люблю Гийома. Он знает мою историю, путь, который я прошла, и на что мы сейчас решились с Лораном. Он меня поддерживает. Успокаивает, иногда сердится, когда я рассказываю про домашние ссоры. Уж больно я мягкая, по его словам.
Возможно.
Но всего и он не знает.
Дерзкая хрупкость
Рука Ванессы в моей – самое нежное чувство, которое я когда-либо испытывал. Я брал ее за руку, чтобы перевести через улицу перед школой. Я был старшим братом. А теперь старшей становится она, сестра, потому что я не знаю, в каком я состоянии, умру или буду жить, вернусь к прежней жизни или буду как овощ. Я даже не знаю, цел ли я еще или каких-то кусков не хватает. Означает ли боль существование того, что болит? Может, все четыре конечности, которые я ощущаю, – фантомы, и на самом деле их нет. Человек-обрубок. Без ничего. Нет, с указательным пальцем. А если остался указательный палец, значит есть и рука. Значит, человек-обрубок с одной веткой. Птички могут на нее садиться, хоть составят мне компанию.
Я не помню имени этой медсестры. Я вообще мало что помню. Только что я серьезно травмирован. Но до какой степени серьезно? На данный момент я слышу только мягкий голос этой женщины и шум аппаратов вокруг. И еще ощущаю прикосновение Ванессы.
