ибри, занимающихся земледелием, Цадок собрал мужчин-хананеев и лично совершил обрезание тем, кто еще не подвергся этому обряду. Завершив свои труды, он сел перед алтарем и заплакал – усталый старик, в глазах которого погас огонь фанатизма.
На него никто не обращал внимания. Цадок расправил согбенные временем плечи, привел в порядок бороду и, опираясь на посох, побрел наверх, где когда-то стояли менгиры. Здесь он, обернувшись, посмотрел на город, уничтоженный его людьми, и предался сетованиям:
Исчезли амбары, полные желтого зерна,
Опустели хранилища воды,
Улицы засыпаны пеплом,
И дома почернели от копоти.
Устыдившись, что и он был причиной горестей этого дня, Цадок застонал:
– Эль-Шаддай, почему я был избран, чтобы принести в мир этот хаос?
В тот день он потерял еще девять любимых своих сыновей, его девушка-рабыня была рассечена серпами колесницы, и дочь последовала за своими братьями, но в сумерках он думал лишь о бесцельной резне хананеев, но поскольку не мог принять, что именно его люди устроили эту бойню, то открыто бросил вызов своему богу:
– Ты, который приказал убивать всех, не знаешь милосердия!
Этого Эль-Шаддай не мог больше терпеть даже от своего патриарха. Вершины гор окутались светящимся облаком, и он предстал перед ним лицом к лицу. И старец скончался.
Когда жены нашли его, уже стояла ночь. Он лежал на том месте, где когда-то высился Баал. Пришли сыновья, чтобы отнести его вниз, и по пути они пели гимны в его честь, восхваляя старика как героя, разрушившего Макор, как патриарха, одержавшего верх над Баалом. Мужчины положили почти невесомое тело Цадока перед алтарем и закрыли ему глаза, в которых застыло удивление, а затем стали обсуждать, с кем из них теперь будет разговаривать Эль-Шаддай, через кого он будет передавать свои заповеди и кто будет требовать от ибри, чтобы они следовали им. Дискуссия получилась долгой, потому что из четверых выживших сыновей троим было далеко за сорок, и все они были благочестивы, и ибри с интересом прикидывали, кого Эль-Шаддай изберет своим слугой для восстановления города. Но той же ночью, когда ибри праздновали победу и скорбели над своим патриархом, бог обратился напрямую к рыжему Эферу, и все увидели, как молодой предводитель затрепетал и отшатнулся от этого назначения. Но старшие сыновья признали главенство своего брата, после чего Эль-Шаддай сказал Эферу:
– Сегодня я забрал Цадока Праведного, потому что он не подчинился мне, но он был великим человеком, много лет я полагался на него. Он всегда шел рядом со мной, а теперь ты так же будешь служить мне, ибо тут лежит Земля обетованная, которую я дал вам в наследство.
По мере того как шли годы и Цадок давно покоился под дубом, до Эфера стали доходить слухи, обеспокоившие его, и он поднялся на вершину. Там он увидел, что его люди, возглавляемые оставшимися в живых хананеями, снова воздвигли менгир в честь Баала, а рядом высился такой же менгир в честь Эль-Шаддая. Эфер попытался опрокинуть камни и сбросить их вниз, но он был один, и у него не хватило сил.
Уровень
