что она думает, что ты погиб при Грюнвальде. Я, конечно, в курсе ваших прошлых небольших разногласий, но согласись, то, что сделал ты, это уже слишком радикально.
Герцог встал и подбросил в камин дрова. Некоторое время постоял, наблюдая за бушевавшим в камине пламенем, а потом обернулся к Карлу. Барону показалось, что какая-то неясная тень скользнула по его лицу.
– Как ты помнишь, я был ранен при Грюнвальде, – наконец, отрывисто сказал он. – Ранение оказалось очень серьезным. Более того, я потерял память. При мне были бумаги, подтверждающие, что я – принц Анжуйского дома, герцог Монлери. Меня отвезли в Венецию, где в течение долгого времени жила моя мать. Шесть лет я жил с уверенностью, что я герцог Монлери.
Карл смотрел на герцога с таким выражением, словно тот сошел с ума.
– Это шутка? – наконец, спросил он, залпом глотнув полкружки крепкой польской водки.
– Нет, Карл, это не шутка. Я ничего не помнил. Даже сейчас я помню не все. И то, что я вспомнил, мне очень не нравится.
– Ты знаешь, мне тоже.
Карл поставил пустую кружку на стол.
– Что-то ты меня совсем запутал. Ну, бог с тобой, допустим, такое случается. И ты действительно потерял память. Но теперь-то ты вспомнил, что ты князь Острожский?
– Карл, я не князь Острожский, я герцог Монлери.
Грязно выругавшись, Ротенбург налил себе еще водки.
– Я не знаю, что происходит в твоей голове, Острожский, но к добру это не приведет. Какой, к черту, герцог?! Как ты можешь быть этим самым герцогом, если тебя ранили под Грюнвальдом? Ты, что, крестоносец, что ли?
– Герцог Монлери участвовал в крестовых походах против Литвы, – скупо уронил герцог.
Карл некоторое время смотрел на него, а затем медленно начал говорить:
– Надеюсь, ты вспомнил, что я тоже был крестоносцем? Так вот, я жил в этом чертовом замке последние пятнадцать лет перед Грюнвальдом, я знал каждую крестоносную собаку при тевтонском дворе. И я с полной уверенностью могу тебе сказать, что никакого герцога Монлери там не было. Не было! Зато был посол польского короля князь Острожский. Ты! И тысяча людей, здесь в Польше, и там, в этом чертовом замке, могут это подтвердить. Тебе мало?
– Этому должно быть какое-то объяснение, – задумчиво сказал герцог после непродолжительного молчания. – Пока я не знаю его. Дело в том, Карл, что я помню себя, как герцог Монлери, помню свою мать, свое детство, тысячу мелочей, которые трудно подделать или сочинить. Но, в то же время, я помню себя и как князь Острожский. Иногда мне кажется, что я схожу с ума!
На лице герцога была написана такая душевная мука, что, взглянув на него, Карл словно бы протрезвел. Герцог снова сел на скамью, оперся спиной о стену и, найдя удобное положение, чтобы не тревожить свою рану, грустно и устало смотрел на угасающие в камине угли.
– Ты раздвоился, что ли, на старости лет? –
