он не заметил, что заговорил по-итальянски.
– О! Я даже не знаю, как благодарить вас, сеньор! – раздался за его спиной взволнованный женский голос, прерывистый и такой невыразимо ему знакомый. В довершение ко всему, изумленный герцог вдруг осознал, что женщина говорила с ним по-итальянски.
– Не стоит благодарностей, сеньора, – сказал он, оборачиваясь к молодой женщине в темном плаще, матери малыша. – Но, бога ради, скажите мне, как вы определили, что я итальянец?
Взглянув на нее, герцог почувствовал, что его сердце сейчас выскочит из груди. От поспешного бега плащ молодой женщины распахнулся, и под ним оказалось сшитое по последней европейской моде платье насыщенного вишневого цвета, отделанное золотистой тесьмой и такого же цвета вышивкой на юбке и на груди. В низком вырезе лифа герцог мог видеть, как часто и порывисто вздымались, в такт ее дыханию, совершенные по форме высокие груди. Свою шляпу с вуалью молодая женщина, видимо, сбросила сразу же перед тем, как ринуться спасать своего сына. Светло-золотистые локоны из ее распавшейся прически разметались по ее плечам и спине, густыми волнами обрамляя прекрасное, бледное лицо с блестящими в синих глазах слезами – лицо девушки с портрета Контарини.
– Вы говорили с моим сыном по-итальянски, – машинально ответила Эвелина Острожская, в свою очередь, поднимая глаза на спасителя.
В тот же миг Эвелине показалось, что она лишилась рассудка. На захудалом почтовом дворе, держа на руках пятилетнего Андрея, стоял и в безмолвном удивлении смотрел на нее погибший почти шесть лет тому назад под Грюнвальдом ее покойный муж, князь Острожский. Андрей крепко сжимал своими ручонками его шею, прильнув к его груди всем своим маленьким дрожащим тельцем.
– Бог ты мой! – потрясенно вырвалось у нее. – Князь Острожский!
– Эвелина! – в свою очередь произнес одно единственное слово он.
Мальчик на руках герцога пошевелился и, упершись ладошками в его плечи, взглянул, сверху вниз, в его лицо.
– Вы держите меня слишком крепко, – серьезно сказал он. – Я хочу к маме.
Эвелина подхватила скользнувшего к ней в объятья Андрея, который тут же положил ей голову на плечо и уставился на герцога темными искристыми глазами, полными сдержанного любопытства.
– Это мой сын? – тихо спросил герцог Монлери.
Эвелина молча кивнула. Ком стоял у нее в горле, мешая произнести ей хотя бы единое слово.
– Ваша светлость, ну разве можно так! – подбежал к герцогу его камердинер, но, увидев Эвелину, замолчал и остановился как вкопанный, не сводя с нее удивленного взгляда.
– Эх, и выпорю я тебя, постреленок! – приблизившись к Эвелине, закричал Гунар, с тревогой глядя лишь на маленького князя Острожского.
В следующую минуту взгляд его упал на герцога,
