style="font-size:15px;"> И вновь последовала пауза.
– Мама! Мамочка, – на этот раз девочка почти закричала, – тут «кротик» живой, и он меня слышит!
Потом послышалось некое невнятное шебуршание и вновь наступила тишина.
– Ах да… – как-то досадливо проговорила девочка, – здесь же не ловит. – И она вновь пробормотала что-то, но уже про себя, Антон не разобрал. – Но ведь, – девочка обратилась теперь уже непосредственно к нему, – ты же не можешь меня слышать…
– Почему не могу, – вновь с трудом прохрипел Антон, – очень даже могу и слышать, и… – он на миг запнулся, но продолжил, – вот только глаза болят. Ничего не вижу, один свет.
– Ой-ей-ей, мама! – девочка опять обратилась к кому-то, и по, всей видимости, вновь безуспешно. – Мама, – продолжила она почти кричать, – тут «кротик»… видит…
Антон ничего на это не сказал. Он не понимал, о чем этот ребенок. «Ну да, – „мама“, это понятно. Все дети зовут маму, когда их что-то пугает. Но почему „видит“? Или она со страху все перепутала?» Тем временем девочка стала водить своими ручками по его рукам, а потом, чуть отодвинув их, дотронулась до его век.
– Что ты сейчас видишь? – спросила она уже более серьезным тоном и почти спокойно.
– Ничего, – ответил Антон, – только что-то красное, словно свет бьет прямо сквозь веки.
– Погоди, «кротик», – проговорила девочка, – сейчас…
Тут она что-то там у себя поделала, Антон не разобрал, и вновь дотронулась руками до его ладоней.
– Подними глаза, посмотри как будто бы наверх, я сейчас постараюсь тебе помочь – сказала она. – Не бойся, это не больно. Это лепестки Аолы, они как линзы, они помогут тебе. Я сейчас немного подниму твои веки и установлю их. Ты только не дергайся. И руки убери, – проговорила она наконец уже почти строгим тоном.
Антон подчинился. Потом закатил глаза. А девочка, действительно вставила ему что-то под веки, тонкое гибкое и мягкое. Потом она эти веки его аккуратно поправила и отпустила.
– Все, «кротик», – проговорила она с чувством, – смотри!
И Антон открыл глаза. Никогда еще, никогда в своей жизни он не видел ничего подобного. Сказать, что он удивился, это почти не сказать ничего. Он был ошеломлен, поражен, раздавлен. Он даже невольно открыл рот от изумления. А глаза его, словно и вовсе уже не подчиняясь его воле, просто-таки стреляли в разные стороны то туда, то сюда. Он смотрел и не мог насмотреться. Он любовался и не мог даже осознать того, что видел. Он наконец понял, о чем говорила эта девочка, – он прозрел.
Антон даже не сомневался в увиденном, он отчего-то знал, что все это не было галлюцинацией. Какой-то внутренний голос говорил ему, что он видел реальный мир, весь мир, мир в полной своей красе. Потому что не бывает таких оптических иллюзий, просто не может быть. Что никакое сознание даже близко не способно воспроизвести того, что было сейчас перед ним.
Девочка
