охрану ей назначу твоего мужа, и его пребывание с вами ни у кого не вызовет подозрения… Есть что еще у тебя?
– Пока нет.
– Иди. Смотри, чтоб не видел никто, как от меня уходишь.
– Не безмозглая.
«Плетут сети против меня. То-то я гляжу, Дир смелым стал, не боится дерзить мне… Значит, не только Сфандра на его стороне… Нужно дождаться Вышату из Новгорода, да и заняться сим делом».
Аскольд кликнул конюшего, здоровенного малого, на голову выше себя, с красивым добрым лицом, и непроизвольно, после того как нодумал о сторонниках Дира, внимательно посмотрел в его глаза, но ничего подозрительного не обнаружил; повелел седлать любимого коня.
Малый по пути в конюшню нашел в гриднице старшего над рындами Тура, передал ему слова Аскольда готовиться на выезд, и, пока архонт одевался, рынды быстро подготовились.
Хотя со времени нашествия хазар на Киев прошло больше полугода, заделка крепостных стен, углубление старых рвов и надсыпка валов еще не закончились. И вина за это лежала не только на Дире и Вышате, которым было поручено исполнение работ, но и на нем, старшем князе киевском, ибо он, видимо, не все указания доводил как следует до брата и боила, а если и доводил, то не часто проверял их результат. А тут еще Вышату пришлось услать в Новгород своим доверенным.
Погруженный в мысли, князь не замечал природной красоты, что встречалась на каждом шагу. Видя задумчивость архонта, Тур не пускал коней в галоп. Когда свернули к Подолу и стали проезжать сады, тянувшиеся и слева, и справа, в ноздри шибанул густой, как сотовый мед, запах цветущей кипенем сирени. Кажется, лишь тут Аскольд немного пришел в себя и глянул на Тура. Тот понимал повелителя не только с полуслова, но и с полувзгляда: заставил наддать коня. А ведь однажды было такое, грек Кевкамен заподозрил в старшем рынде соглядатая; слава богу, подозрение сие не оправдывается.
«Любить ближнего… Значит, любить в первую очередь сына, живущего в Черной Земле[45] с матерью по имени Игиля, которая была моей самой первой женой… Любить дочерей, других жен… Нет, одну жену, Забавушку. Брата… А как любить его теперь?! – опять ушел в мысли Аскольд. – Грек, апостол Павел и христианское Писание учат любить всех. Но всех ли?! Без разбору?.. Мне кажется, так нельзя… Надо будет все же уточнить сие у Кевкамена…»
Когда миновали Подол, выскочили к Днепру и снова двинулись шагом. Здесь, на правом берегу, и должен был сегодня находиться Дир. Точно, вон он.
А Дир, завидев брата, с радостным возгласом бросился к нему. Аскольд соскочил с коня, будто и не ведая о тайной встрече Дира со Сфандрой на прорекарище, тоже радостно-возбужденно хлопнул по братниной голой, бугристой от мышц, смуглой спине, по которой струился пот; в руках Дир держал заступ. Обнаженный по пояс, со всеми наравне он рыл землю.
– Похвально видеть тебя землю бросающим… Но в этом ли твое здесь назначение? – уже сердясь, спросил Аскольд.
– И в этом тоже! – грубо ответил Дир и отвернулся.
Снова
