же поблизости будь.
– Значит, не для ласки нужна.
– Господь с тобой, Забавушка! – как истый христианин воскликнул Аскольд. – После лова натешимся, как муж и жена.
– А вправду мне говорили, что Дир делает сие и с мальцами?..
– Кто говорил?
– Предслава, что мамкой служит у Сфандры.
– Вот дура баба! – в сердцах проговорил князь, склонился и, ничего более не сказав, начал распутывать сеть. Но потом все же поднял голову, засмеялся и добавил: – А брат мой по-всякому может. Такой он у нас верткий… —
Девушка подошла к гнилому дубу, некогда почитаемому как священный. Поковыряла ножом его трухлявую кору, в которой даже насекомые теперь не селятся, заглянула в дупло и отпрянула: из него показалась, шевеля раздвоенным жалом, голова гадюки. Отбежав, Забава резко повернулась, метнула нож и пригвоздила выползшую змею к стволу; лишь глухой мертвый звук издал некогда сильный цветущий дуб.
– Ты чего? – встревожился князь и, увидев пришпиленную к дереву гадюку, поморщился: «Не к добру, знать, это…»
Но насквозь пронзенная змея продолжала жить: ее голова так и рыскала по дереву, тянула за собой туловище до того места, куда был всажен нож, а остальная часть толстой веревкой свисала вниз. Аскольд подобрал валявшийся неподалеку камень, размозжил змее голову, вынул из ствола нож, обтер его о траву, подал Забаве и похвалил:
– Молодчина!
Солнце уже поднялось высоко, пригрело лес, звонче защебетали птахи.
Через некоторое время Аскольд поймал лесного красавца голубя и протянул его девушке:
– Подержи… Сложу ему крылья. Вот так… Гляди, какие у него глаза, как вон те… красные цветки наперстянки.
Зажав голубя в ладонях, Забава чуть не запрыгала от радости.
Аскольд снова склонился над сеткой и стал расправлять ее, отвернувшись от жены и гнилого дуба, но вдруг почти одновременно услышал за спиной два непохожих друг на друга звука: хлопанье крыльев и сухой, но громкий удар по дереву, как если бы рядом дятел сильно тюкнул по нему острым клювом. Потом, на какое-то мгновение позже, раздался звон тетивы, и Забава воскликнула:
– Я попала в него!
Князь обернулся и увидел: стоит его милушка, держа в опущенных руках лук, и уже чуть не плачет, так как теперь ею по-настоящему овладел страх. Из ствола дуба торчит стрела, прилетевшая из густых зарослей. А когда она впилась в дерево, Забава непроизвольно, в силу уже сложившегося навыка, сдернула лук и пустила свою стрелу туда, где увидела метнувшегося в сторону человека, и по тому, как он взмахнул руками, определила, что настигла его, и от радости закричала. А сейчас, уже не сдерживаясь, зарыдала.
– Ну, глупенькая, успокойся, – утешал ее князь. – Пойду посмотрю, что за зверя ты завалила.
Прошло немного времени, и до Забавы донесся удивленно-сдавленный возглас киевского архонта:
– Тур!.. Вонючая гиена…
Подойдя, он снова
