размышлениях гостя из будущего. За спиной, из толпы придворной клики раздалось слитное женское: «Ах!», а сам Приам воззрился на нее, а значит, и на Николаича, в изумлении.
– Как бы папаша не свалился вниз, не заставил древних греков закончить раньше времени свое увлекательное занятие!
На это «увлечение» осаждавших город воинов и показал, наконец, пришедший в себя властитель.
– Видишь, дочь моя, – показал он рукой вниз, на шевеление в греческом лагере, – это первое твое пророчество, которое готово исполниться.
Греки внизу, словно трудолюбивые мураши, тащили к грандиозной стройке какие-то доски, брусья и бревнышки. В остове деревянного сооружения уже можно было узнать очертания гигантского коня. Сердце Кассандры замерло, а потом ухнуло куда-то вниз, пораженное внезапной догадкой Виктора Николаевича.
– Это я! – взревел он, обращаясь пока только к одной слушательнице, – это я, а не хитромудрый Одиссей придумал ловушку для троянцев.
– Ну, какая же это ловушка? – засмеялся Приам, легко прочитав смятение в лице дочери, – не думаешь же ты, что мы притащим этого коня в Трою, не обнюхав каждую досочку.
– Эй, Агамемнон! – закричал он, сложив ладони рупором, – не ошибись в размерах. Я не дам ломать стену, чтобы доставить твой подарок к храму Зевса!
– Доставить?! – вскричал Николаич голосом Кассандры уже вслух, – зачем это, отец?! Разве ты не видишь, что это ловушка?!!
Приам ласково улыбнулся дочери, отошел от края стены, к которой снизу начали примериваться вражеские лучники, и принялся успокаивать ее, родив на глазах изумленного историка один из первых в мире афоризмов:
– Кто предупрежден, тот вооружен, возлюбленная дочь моя. Этот конь будет памятником нашей победе над всеми греческими царствами – до тех пор, пока на его месте не встанет каменный, способный пережить века.
– Проще сжечь его прямо там, внизу, – буркнул Николаич, рождая еще пару крылатых слов, – дешево и сердито!
Приам покатал новое словосочетание меж крепких зубов, еще раз ласково улыбнулся дочери, и твердо заявил, показывая, что спор окончен:
– Ты, дочь моя, в искусстве управление чернью понимаешь еще меньше, чем в пророчествах. Твои слова о коне греков уже повторяют во всех подворотнях. И целый, плененный символ греческой мощи – этот самый конь – будет тем фундаментом, на котором царский род Трои – и твой, между прочим – войдет в историю.
– Ага, – проворчал смирившийся Николаич, – в историю на деревянном коне. Еще шашку, как у Чапаева, себе выстругай.
Он отключился, отдал управление и телом, и разумом Кассандре, в какой-то полудреме прислушиваясь к ее словам. А Кассандра «сердечно» расцеловалась с Еленой, еще дюжиной братьев, сестер и пригласила всех к себе во дворец.
– Я вам еще раз расскажу
